Халиф на час - [94]

И тогда Абу-ль-Хасан приказал им: «Отправляйтесь в такой-то квартал и схватите четырех старых сторожей, которые там живут, а потом пойдите в тамошнюю мечеть, то есть в соборную мечеть квартала, и схватите имама. Дайте каждому из этих людей по четыреста ударов слоновьим хвостом, посадите каждого на верблюда, велите им держать верблюда за хвост и проведите их так по городу, и пусть глашатай идет перед ними и кричит: «Вот воздаяние, и наименьшее воздаяние, тому, кто суется в дела, которые его не касаются и к нему не относятся, и любит устраивать и сеять смуты и склоку между соседями!» А когда вы их обесславите, прогоните их вон из города — пусть они никогда больше тут не живут и сюда не входят. Посадите их в какую-нибудь мечеть за воротами Багдада, и пусть люди отдохнут от их зла. А когда вы исполните то, что я приказал, возвращайтесь и расскажите мне. И остерегайся, о вали, меня ослушаться! Клянусь моей головой, что, если ты сделаешь иначе, я отрублю голову тебе». И вали поцеловал землю перед Абу-ль-Хасаном и сказал: «Слушаю и повинуюсь, о повелитель правоверных!» — и тотчас вышел со своими людьми, чтобы выполнить его приказание, а Абу-ль-Хасан остался во дворце и продолжал заниматься с везирями делами государства.

А халиф, когда услыхал приказ Абу-ль-Хасана вали, совсем обеспамятел от смеха и сказал про себя: «Клянусь Аллахом, Абу-ль-Хасан не забыл про четырех сторожей и имама мечети, и клянусь Аллахом великим, он поступил правосудно и по справедливости, так как они этого заслужили! Именно это он хотел и желал сделать, когда станет халифом».

И Абу-ль-Хасан до тех пор вершил в диване дела и выносил приговоры, пока вали не вернулся и не вошел в диван. Он отвесил Абу-ль-Хасану поклон, и тот спросил его: «Сделал ты то, что я тебе велел?» — «Да, повелитель правоверных, — ответил вали, — и в подтверждение того, что я выполнил твой приказ, вот свидетельство жителей квартала и его именитых обитателей. Все радуются твоему повелению и желают твоему величеству вечной славы». И начальник вынул бумагу и подал ее Абу-ль-Хасану, и тот взял ее, прочитал и узнал почерк тех, кто давал свидетельство.

И обрадовался Абу-ль-Хасан великою радостью и сказал про себя: «Вот то, чего ты желал, Абу-ль-Хасан, и Аллах даровал тебе это, и ты достиг цели!» — а потом он обратился к везирю Джафару и приказал: «Принеси сейчас же кошель с пятью сотнями динаров, пойди с ним в этот же самый квартал и спроси там старую женщину, которую зовут Умм Абу-ль-Хасан. Сын этой женщины — человек известный на весь квартал, и его знают во всем городе, и когда вы о ней спросите, вас сейчас же к ней проведут, так что вы не ошибетесь. Так вот отдай ей этот кошель».

Когда халиф услышал это, он так засмеялся, что даже схватился за бока, а везирь Джафар облобызал землю и сейчас же пошел в казну. Он взял кошель с пятью сотнями динаров, и пошел к матери Абу-ль-Хасана', и отдал ей кошель со словами: «Повелитель правоверных шлет тебе этот кошель», — и мать Абу-ль-Хасана взяла его, и ее охватило удивление из-за этой истории. Ведь она ровно ничего не знала о происшествии со своим сыном Абу-ль-Хасаном и о том, что с ним сталось. Потом везирь Джафар вернулся в диван, отвесил перед Абу-ль-Хасаном поклон и сказал: «Я выполнил твой приказ, о повелитель правоверных».

А спустя короткое время главный евнух вошел в диван и подал везирю знак кончать диван, и вельможи тотчас же попросили у Абу-ль-Хасана разрешения удалиться и вышли, а главный евнух взял Абу-ль-Хасана за руку и увел его во дворец. И Абу-ль-Хасан попросился сходить в дом отдохновения по нужде, и ему поднесли, по обычаю халифов, шелковые шлепанцы, вышитые золотом. И Абу-ль-Хасан положил их на колени, но вдруг ему до того приспичило, что он поспешно выбежал босиком, со шлепанцами в руках, а халиф так смеялся, что упал навзничь.

Потом Абу-ль-Хасан, удовлетворив нужду, вышел из домика уединения, и все слуги и евнухи встретили его, и пошли впереди, и привели его в те покои, где ему приготовили обед. И невольницы, рабы и наложницы встали перед Абу-ль-Хасаном — а у невольниц были в руках музыкальные инструменты — и начали бить по струнам и петь, и когда Абу-ль-Хасан услышал удары по струнам, звуки музыки и пение и увидел, как красивы и прелестны невольницы, каждая из которых могла посрамить сияющее солнце, он смутился умом, и растерялся, и сказал про себя: «Как можно говорить, будто все, что я видел и теперь вижу, — сон! Вряд ли! Но как же все-таки: я знаю, что вчера я был Абу-ль-Хасаном, а сегодня вдруг сделался халифом… Клянусь Аллахом, это здорово! Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! О милостивый, о милосердый, защити меня от последствий этого сна! Но хорошо, Абу-ль-Хасан, неужели все это торжество, почет, великолепие и пышность, которые ты видишь, — только сон? Не думаю, чтобы это был сон. Но как же, однако, все-таки случилось такое дело? Ведь на весь мир есть только один халиф, а я вижу, что халиф — это я. Значит, другого халифа нет, раз несомненно, что халиф сегодня я. Ведь вижу же я это великое торжество, и роскошный дворец, и его убранство!»