Хаджи - [172]

Иорданцы продолжали свой набор и принуждали Мстителей-леопардов и членов других банд вступать в партизанские группы, чтобы переходить границу и совершать набеги на евреев. Они возложили на сионистов вину за убийство Джамиля и назвали в его честь батальон федаинов.

Мои родители, всю жизнь едва обращавшие на него внимание, погрузились в траур. Фотография Джамиля висела на почетном месте в нашей лачуге. Цветы, никогда не украшавшие нашего дома в Табе, стояли теперь в маленьких вазах возле его портрета, и перед ним горели ритуальные свечи.

Теперь Агарь гордилась тем, что ее называли Умм-Джамиль, мать Джамиля. Самым странным было поведение моего отца. Чувство вины, никогда не отягощавшее Ибрагима, запало теперь ему в душу. Он побил Джамиля. Он способствовал его убийству. Теперь он горевал. Подозреваю, что ему хотелось убедить себя в том, что его сына на самом деле убили евреи.

Внезапно я оказался младшим братом Джамиля. Каждый гладил меня по голове. Был ли я горд этим?

Вы говорите, что Ишмаель жесток. Разве не было у него сочувствия к убитому брату? Не заблуждайтесь насчет меня. Может быть, я был мальчиком в глазах всех, но я был проворный и сильный, и вам не захотелось бы иметь со мной дело. Я пришел к пониманию, что жизнь не так важна, как мученичество.

Мне надо было вернуть свое положение.

Сказать по правде, будучи у бедуинов аль-Сирхан, больше всего я скучал по Наде. Нами владеет мысль о защите женской чести. Не ради женщины, а ради гордости и чести мужчины. Но я любил Наду по-другому. Я любил ее саму. Это не была сексуальная любовь. Я любил ее потому, что она была хорошая и всегда вызывала мое восхищение.

Я любил глаза Нады, полные любопытства. Когда мы были с ней наедине, я любил смотреть, как эти глаза наполнялись грустью. Я любил смотреть, как она умывается у ручья и заплетает свои длинные густые каштановые волосы. Я любил смотреть, как она ходила, покачивая бедрами. Я любил ее белые зубы, когда она откидывала голову назад и смеялась.

Я хотел когда-нибудь жениться на девушке вроде Нады. Но пока я не женился, защита ее чести оставалась главным делом моей жизни. И я любил свою сестру и не горевал о брате. По крайней мере я не такой лицемер, как мои родители. Агарь я еще мог понять. Но я не мог понять хаджи Ибрагима и молился, чтобы его сознание вины прошло.

Постоянно думая о Наде, я скоро обнаружил, что в мое отсутствие что-то определенно было между ней и Сабри. Обычно Ибрагим такие вещи чуял издалека, но он уже был не тот после возвращения из Цюриха. Огонь внутри него потускнел. Должно быть, там случилось с ним что-то страшное. К его страданиям прибавился еще и Джамиль.

Агарь, Рамиза и Фатима, возможно, что-то знали о Наде и Сабри. Женщины хранят между собой много тайн. Как и в Табе, в Акбат-Джабаре женщины из разных кланов постоянно дрались и ругались между собой, и порой рты их были как помойки. Но существовала черта, которую женщины никогда не переступали, имея дело друг с другом. Их собственная верность была равносильна собственной жизни, и они редко сплетничали с мужчинами о женских делах.

Приход в нашу жизнь Сабри Салама был благом во многих отношениях. Все мы могли бы умереть, если бы не его умелость и изобретательность.

В Европе отец истратил все, полученное от продажи древностей. Правда, у нас еще был в запасе наш арсенал оружия, но по-настоящему наше существование зависело от заработка Сабри и его побочных доходов. Он никогда не жаловался и все отдавал отцу.

Сначала я чувствовал угрозу. Сабри получит слишком много отцовской благосклонности. Но это прошло. У Сабри была своя собственная семья в Газе, и он постоянно говорил о своем желании соединиться с ними. А давние подозрения Ибрагима всегда держали его вне нашего узкого круга.

Была еще эта история с тем, что он спал с иракским офицером, а может быть, и с другими. Иногда я испытывал при нем физическую неловкость. Но в его поведении не было ничего такого, что могло бы стать причиной нашего беспокойства.

Тем не менее меня очень занимало, что же было между ним и Надой? А так как Ибрагим видимо забыл обо всем, я решил как следует разобраться в этом.

Сабри работал в Иерихоне в большом гараже. Когда-то в этом здании был склад, из которого собранный в Западном Береге урожай увозили в Иорданию и Саудовскую Аравию. Во время войны место было заброшено, а потом в нем устроили гараж для постоянного потока экипажей, пересекавших мост Алленби в Амман и оттуда.

Куда бы ни ехали грузовики и товары, для Сабри всегда находилось дело, и для нас это было очень хорошо. Позади находилась маленькая комнатка, где спали он и еще один механик, сменяя друг друга на ночных дежурствах. Никто не стал бы укорять его за то, что он не хотел возвращаться в нашу сутолоку в Акбат-Джабаре. Лагерь был грязен, семьи дрались между собой, и по ночам постоянно раздавался крик.

Я заметил, что Нада обычно выскальзывала из дома перед заходом солнца в те дни, когда Сабри оставался в Иерихоне. И не нужно было быть пророком, чтобы сообразить, зачем.

Однажды вечером я подождал минут пятнадцать после того, как она ушла, и направился в город. Гараж был на ночь заперт. Я обошел его кругом и попробовал заднюю дверь. Она тоже была заперта. Я попробовал несколько окон, но все их заело накопившейся годами грязью.