Гувернантка - [27]

«Однако, хотя чувствовать то, что чувствовала я, — это просто стыд, я могу гордиться собой. А князь? Кто может сказать, что творилось у него на душе? И все-таки я ему не безразлична, судя по всему, — подумала Софии, и тут же одернула себя: — Нельзя поддаваться безумию!»

Она вздрогнула от неожиданного звука шагов по гравиевой дорожке.

— Вы выбрали мое излюбленное место, — улыбнулся Эдвард Хенвелл. — Можно присоединиться к вам? Замечательное место для наших с вами уроков русского. — Он уселся рядом с Софи. — Значит, вы сделали то же открытие, что и я? Отсюда такой прекрасный вид!..

Софи, которая, этого не заметила, рассеянно огляделась.

— Такая красота, — прошептала девушка, — и в то же время… — Она помолчала. — Сегодня утром я была в Кравском вместе с князем.

Софи больше ничего не сказала. Молчание говорило за нее.

— Я понимаю, что вы должны были чувствовать. Контраст ужасный. Тяжкое испытание для души. Но времена меняются.

Эдвард с нежностью смотрел на Софи. Ему хотелось обнять ее, защитить. Нынешняя Софи казалась ему еще более уязвимой, чем та, что приехала недавно из Англии. Его обуревали чувства, к которым она, возможно, еще не готова.

— Наверное, поездка с князем вскружила вам голову, — улыбнулся он. — Словно шампанское.

— Я вас не понимаю.

— О, успокойтесь, Софи! Неужели вы устояли перед его обаянием? Ни одна женщина не осталась бы равнодушной к магнетизму князя. Ему, едва ли найдется равный.

— Но он также мой хозяин, — возразила Софи. Эдвард кинул на нее быстрый взгляд. Может, он ошибается? В этой девушке чувствуется скрытая сила и глубина.

Он видел, как она взглянула на письмо, словно намеренно пыталась возвести между ними барьер. «Я могу подождать, — решил он. — Но не слишком долго. До моего отъезда есть только это короткое, прекрасное лето».

В своей комнате, выходящей окнами в парк, мадемуазель Альберт пила чай и читала письмо Елены Петровны. Было ясно, что Елена Петровна писала его в приподнятом настроении, поскольку жизнь ее проходила в бесконечных развлечениях.

После нескольких, наскоро отданных инструкций о горничных и белошвейках Елена Петровна перешла к главному:

«Не стоит волноваться из-за мисс Джонсон и мистера Хенвелла. Не забывайте, прошу вас, что мисс Джонсон, кроме всего прочего, девушка благородного происхождения и вряд ли может позволить себе недостойное поведение. Единственное, что было бы крайне нежелательно, дорогая моя мадемуазель, — это то, чтобы мистер Хенвелл увез ее с собой. Я несказанно рада слышать, что князь находит удовольствие в жизни в Обухове. Это отвлекает его от связи с небезызвестной Анной Е… и я бы очень хотела, чтобы князь надумал провести в деревне все лето. Можем ли мы на это надеяться?..»

Но выходило, что нет. Когда мадемуазель Альберт, спросила Павла, зачем закладывается карета, тот ответил, что князь намерен немедленно отправиться в Петербург.

Глава 7

Князь Разимов не пожелал ехать в свой петербургский дом, где наготове всегда оставалась многочисленная прислуга, а направился в апартаменты Анны Егоровны, расположенные в менее аристократической части города. Благодаря щедрым подаркам князя и собственному вкусу, Анна Егоровна превратила свою квартиру в роскошное гнездышко.

Князь велел Федору ехать быстрее. Но все старания Федора не могли бы удовлетворить князя. Он прекрасно понимал, что его снедает не желание поскорее добраться до места, а как можно дальше уехать от Обухова.

«Боюсь, вряд ли это поможет, — угрюмо подумал он. — Я лечу не навстречу Анне, а бегу от себя. Где еще я могу укрыться, как не в ее объятиях?».

Он представил себе ее белокожее, стройное тело, сильное и гибкое тело балерины… «Как она обрадуется мне! Бедняжка любит меня без памяти», — подумал он, хотя хорошо теперь знал, что обожание Анны ничто по сравнению с взглядом зеленых глаз Софи. «Неужели это пришло?» — спрашивал он себя. После смерти жены князь ни разу не испытывал глубокой привязанности ни к одной женщине. Он любил свою жену. Она была красива, благородна и добра. В ней сочетались качества, которые отвечали его вкусу. Он предпочитал не вспоминать о том, что супруга никогда не заставляла бурлить его кровь, как это бывает при страстной любви. Но вместе с ее смертью, умерла и частица его души.

«Я не женюсь опять, — говорил он себе, — не приведу детям мачеху, не приму заботу и уют от той, которую не смогу полюбить всем сердцем».

Анна Егоровна заполнила ту часть его жизни, которую требовало мужское начало. Он привык к ней, но его чувство никогда не заходило слишком глубоко. Из Анны бы вышла подходящая жена.

Она любила свет и слыла одной из самых очаровательных женщин столицы, а благодаря его щедрости имела едва ли не лучший выезд в городе, чем вызывала зависть петербургского высшего общества. Решись он жениться на ней, его влияния хватило бы, чтобы заставить свет принять ее. Но брак? Если не считать желания иметь сына и женщину близкую ему по духу, это была тема, к которой он испытывал отвращение.

Князь несколько раз глубоко вздохнул.

— Быстрее, Федор, быстрее! Ты там, часом, не заснул?

— Лошади и так летят, что есть мочи, барин! — крикнул в ответ кучер.