Гувернантка - [40]

«Я вижу в ваших глазах тревогу, — голос советника Мелерса прозвучал так неожиданно… — Учась в Петербурге, я иногда посещал знаменитый семинар Керженцева в Физиологическом институте, вот откуда все это. Давние реликвии, Александр Чеславович. — Советник Мелерс жестом пригласил меня сесть на кушетку. Одет он был в турецкий шлафрок. — Видите, — он указал на застекленные полки с минералами, — здесь, внизу, у нас истинное царство случая, или, если угодно, царство своеволия, где ничто не предопределено и все возможно. А там, выше, — он кивнул в сторону полок, на которых ровными рядами выстроились переплетенные в коленкор ежегодники правительственных указов, — там, выше, Александр Чеславович, нерушимый мир права, в котором нет места исключениям, а все исполняет прекрасную симфонию Закона.

Вот, возьмем, к примеру, — советник Мелерс стукнул пальцем по банке голубого стекла, в которой был заключен крошечный розовый мальчик. — Ведь этот младенец, преждевременно извлеченный из чрева одной женщины из-под Казани, мог стать коллежским асессором в Туле, тайным советником первого класса в Самаре, кавалером ордена Святого Владимира в Петербурге. Сколько должностей были ему приуготовлены! Однако он здесь, за стеклом, обреченный на вечную неподвижность, с меланхолической покорностью размышляет о начертанных судьбой путях, которые, увы, закрыты перед ним навечно. Когда бы у меня ни случилась неприятность — а в них, как вы знаете, никогда нет недостатка, — я говорю ему: Афанасий Иванович, и чего же ты печалишься, будто жалеешь о жизни, на пороге которой тебя остановили? Радуйся в своей банке, что не пережил того, что пережил я. А он только укоризненным взглядом напоминает мне, чтобы я не бросался словами».

Советник Мелерс приподнял графин: «Может быть, вина?»

Я покачал головой. Мелерс, кажется, всерьез огорчился: «Нет? Ни капли? Это севастопольское, играет на солнышке, как рубин». Я не смог сдержать улыбки. Ну что за человек этот Мелерс! А советник посмотрел на красную жидкость на свет: «Я догадываюсь, что вас ко мне привело». Я кивнул: «Не сомневаюсь. И тем не менее спрошу, не согласитесь ли вы…» — «Ну что вы, пан Александр, — рюмка из рук советника Мелерса переместилась на письменный стол, — разумеется, соглашусь, притом с удовольствием. Тотчас же и черкну пару слов», — рука с перстнем потянулась за веленевой бумагой. С минуту он писал, потом посыпал бумагу песком, подул, сложил листок и засунул в конверт. На конверте вывел крупными буквами: «А.Г. Васильеву от советника И.Г. Мелерса».

И протянул мне письмо. Я хотел встать, но он жестом меня удержал. «Не успели заглянуть в мое гнездышко и уже убегаете? Красиво это?» Я рассмеялся: «Я думал, дело срочное». Советник Мелерс смочил губы в вине: «Срочное, конечно. Но Васильев принимает только ночью». «Ночью? Ведь в Царицыне в самый полдень…» Мелерс не дал мне договорить: «Царицын — это было давно. Теперь он избегает солнца. Передвигается исключительно ночью, дома окна зашторены, целый день горят свечи, даже зеркала он завешивает. — И, помолчав, добавил: — Панна Зиммель особа впечатлительная, а он обладает нешуточной силой, каковая может разбередить душу и вселить страх. Вам об этом известно?» — «Известно, но даже Керженцев…» — «Да, я слыхал, что даже Керженцев не очень-то помог. Он высоко ценит учение Ивана Сеченова, который движения души объясняет посредством физиологии и изучает условные рефлексы Павлова, но этого решительно недостаточно…»

Я напряженно ловил каждое слово. Что отец вчера говорил о советнике Мелерсе? «Спрашиваешь, где я с ним познакомился? Да в Питере, в гостинице “Астория”, где он остановился проездом в Таллин. У него в Москве была канцелярия, но захотелось поближе обосноваться, вот он и купил квартиру на Невском близ Фонтанки, большую, светлую, с балконами. А в делах мне очень помог, когда я — помнишь? — судился с Барышниковым из-за того зерна из Калуги. Видел бы ты, как он расправился с Мержановым из прокуратории[37], который задолжал мне четыре тысячи! Он чрезвычайно умен. С медалью закончил в Петербурге юридический факультет. А потом много путешествовал».

«Вы меня слушаете? — советник Мелерс коснулся моей руки. — Васильев этот — прелюбопытная личность. Говорят, он из штундистов[38], трижды в день — в три, пять и десять — читает Библию, откуда и черпает силу. Вы знаете, кто такие штундисты? — Я кивнул. Советник Мелерс отхлебнул вина. — Но, наверное, вам известно весьма немного. Они своих секретов не выдают. Я их встречал на Урале. Мы там минералы искали для компании Кнакельсона, приходилось заглядывать в деревни, где сплошь и рядом дома штундистов. Доктор Лебядников, с которым мы прошагали не одну версту, записывал все в блокнот; он был большой скептик, но вещи мы наблюдали поистине поразительные, как будто — с позволения сказать — много веков назад заглянули в Вифанию и своими глазами увидели, что случилось с Лазарем…

Был там некий Семенов, солдат, инвалид Крымской войны, поджарый, огненно-рыжий, на руках синие жилы, глаз зеленый, как вода, ни о каком Месмере[39] и не слыхивал, но, пан Александр, семилетнюю девочку излечил наложением рук. У нее плечи тряслись, спать не могла, а он положил ей руки на грудь, подержал несколько минут, молясь, и дрожи как не бывало. Доктор Лебядников верить отказывался, да что поделаешь — сам в двух шагах стоял! Он это называет самовнушением, однако не все ли равно, как назвать? Что такое слово? Звук, дуновение, ничто. А тут девочка перестала страдать, и вот это важно».