Гусман де Альфараче. Часть 2 - [10]

Попадаются умные шуты, способные подать хорошую мысль в таком деле, о котором зазорно было бы советоваться с другими приближенными, при всем почтении к их рассудительности и государственному уму: ведь государь или принц не всегда охотно прибегают к их услугам, не допуская мысли, что подданные могут быть мудрее и ученее его; даже в этом господа наши хотят быть наравне с богами. Советники для них все равно что попугаи, которых Юпитер велел держать в клетке. Могучие сеньоры пренебрегают советами своих умудренных опытом слуг: это бедствие не при нас началось, не с нами и кончится.

Гордыня вельмож до того доходит, что они во всем желают быть господами, безраздельно первенствовать не только в мирском, но и в духовном, не только в добре, но и во зле: никому и ни в чем не хотят они уступить. Им мнится, что они всех осчастливили одним тем, что живут и дышат; нисколько того не заслужив, они требуют таких почестей, будто и жизнь, и имя, и имущество, и даже разум мы получили от них. Вот поистине предел безумия и кощунства!

Есть у сильных мира сего и другой великий грех: в тщеславии своем они желают, чтобы к их ногам, словно в часовне святого чудотворца, мы слагали символы наших избытых горестей: калека, вставший на ноги, должен принести им в дар костыли, на которые опирался в дни нищеты и увечья; поднявшийся со смертного одра обязан повергнуть к их стопам саван, скроенный для него судьбой, погребальные свечи и восковые фигурки, громко оповещая при этом, что чудо совершилось волею нашего повелителя; эти земные боги требуют, чтобы в их храме мы вывешивали кандалы, отягощавшие нас в плену невзгод и страданий.

Беда невелика, если бы вельможи ждали похвал только за добрые дела. За добро и следует платить признательностью; вознося благодарение богу, мы восхваляем того, кто послужил орудием небесного милосердия: беспокоился, хлопотал, утруждал себя, искал покровителей, ловил удобный случай, терял время и тратил деньги.

Но горе в том, что они стремятся и в низости быть первыми и всех превзойти! Таков был один титулованный сеньор, любивший приврать при всяком удобном случае и не терпевший в этом соперников. Однажды, в многолюдном обществе, он рассказал, что убил на охоте оленя с таким множеством отростков на рогах, какого не бывает в природе. Один из присутствующих, кабальеро преклонных лет, приходившийся тому родственником, остроумно изобличил его во лжи, сказав: «В этом нет ничего удивительного, ваше сиятельство: несколько дней тому назад я в том же лесу убил оленя, у которого было еще на два отростка больше».

Сеньор осенил себя крестным знамением и ответил: «Не может этого быть». И прибавил в сильной досаде: «Не настаивайте, ваша милость; столько отростков на рогах у оленя — дело невиданное; я отказываюсь верить вам, и даже учтивость не требует говорить, что я верю». На что кабальеро, полагаясь на свои годы и родство с сиятельным лгуном, ответил смелым и насмешливым тоном: «И все же, ваше сиятельство, удовольствуйтесь тем, что имеете доходу на шестьдесят куэнтос больше, чем я, и не старайтесь быть в придачу бо́льшим, чем я, вралем. Дозвольте мне, при всей моей бедности, врать сколько душа просит, благо от этого нет урона ни чужой чести, ни карману».

Бывают шуты вовсе неученые и даже от рождения придурковатые, которые иной раз говорят хотя и забавно, но загадочно и многозначительно: невольно приходит на ум, что их устами глаголет бог, и он же велит им промолчать, когда болтать не следует.

Такой случай произошел с одним шутом, любимцем весьма могущественного сеньора. Незадолго до того сеньор этот сместил с должности одного из своих главных министров, по причинам, сохранявшимся в глубокой тайне. Увидя входившего в покои дурака, господин спросил его, что говорят придворные, а тот в ответ и скажи: «Вы дурно поступили, уволив Н. без повода и основания». Государь, отлично знавший, за что прогнал своего министра, решил, что юродивый болтает сдуру, и ответил: «Никто при дворе этого не думает и не говорит. Ты все выдумал: он был, как видно, твоим дружком». Но дурак возразил: «Моим дружком! Вот вы и соврали, клянусь богом! Мой настоящий дружок — вы, а слова это не мои, все кругом так говорят».

Сеньору стало досадно, что среди придворных обсуждаются его поступки, и, желая узнать, не было ли в числе ворчунов лиц значительных, он сказал: «Ты говоришь, что слышал это от многих? Так назови мне хоть одного, раз ты мой дружок». Юродивый задумался, и сеньору показалось, что он перебирает в памяти придворных, ища нужное имя, но дурак вдруг прокричал злобным голосом: «Это говорила святая троица! Теперь выбирайте, кого из троих схватить и наказать!» Сеньор, видя в сих словах знамение небесной воли, положил предать дело забвению.

Но при дворах государей водятся и такие фигляры, которые на то лишь и годятся, чтобы плясать, играть на инструментах, петь, сплетничать, кощунствовать, драться на ножах, лгать и обжираться. Все они заядлые пьяницы и буяны, каждый заражен каким-нибудь гнусным пороком, а иные — всеми зараз. И эти-то молодцы бывают у своих сеньоров в столь великой чести, что им все сходит с рук, даже смертные грехи! Их балуют подарками, рядят в дорогое платье, осыпают золотом, чего никогда не дождаться почтенному и мудрому человеку, пекущемуся о государственных делах и благополучии государя, дабы прославить его имя и возвеличить род.