Гуситское революционное движение - [78]

. Когда мюнхенцы осуществили свое позорное дело и продали Гитлеру народ Чехословакии, Коммунистическая партия Чехословакии вела подпольную борьбу против нацистских оккупантов. И в этой борьбе партию вдохновляли гуситские революционные традиции. Клемент Готвальд взял в качестве названия одной из своих речей, переданных из Москвы по радио, гуситский лозунг: «Врага не бойтесь, на число не глядите!». В речи при открытии Ирасековских торжеств 10 ноября 1948 года Клемент Готвальд указал, что борьба против оккупантов находится в глубокой исторической связи со строительством Народно-Демократической Чехословацкой Республики: «Наши борцы за свободу против немецких оккупантов шли по стопам Табора. В духе традиций Табора и национального возрождения мы строим и наше народное государство»[232].

Гуситская революционная традиция в течение веков вдохновляла трудящихся в их борьбе за лучшее и более справедливое общество. Победа рабочего класса в мае 1945 года и разгром контрреволюционного путча, нового панского союза в феврале 1948 года означали победу тех же революционных традиций. Клемент Готвальд указал на это в программной речи на заседании национального учредительного собрания 10 марта 1948 года: «Вы, миллионы и миллионы простых граждан городов и деревень, спасли нашу страну от новых Липан, а тем самым и от новой Белой Горы. Современный панский союз разгромлен, и решающее слово принадлежит ныне национальным и государственным потомкам подлинных таборитов, наследникам магистра Яна Гуса, Яна Жижки из Троцнова, Прокопа Голого и Рогача из Дубы»[233].

Глава седьмая Гуситское революционное движение в историографии

Зденек Неедлы, указывая на то принципиальное значение, которое имеет для чешских историков оценка гуситского революционного движения, писал: «О чешском историке можно сказать так: «Скажи мне, как ты судишь о гуситстве, и я скажу тебе, кто ты»[234]. Действительно, отношение к гуситскому революционному движению было и остается надежным мерилом прогрессивности историков, критерием их классовой и политической позиции.

В сочинениях основателя чешской буржуазной историографии Франтишека Палацкого ясно отражаются взгляды молодой чешской буржуазии того периода, когда она еще только вступала на историческую арену. Тогда, в середине XIX века, буржуазия была прогрессивным общественным классом, боровшимся за ликвидацию старых феодальных привилегий. Поэтому и в своей работе «История чешской нации в Чехии и Моравии» Палацкий дал высокую оценку гуситскому революционному движению. Однако Франтишек Палацкий отнюдь не одобрял насильственные революционные действия гуситов. Это видно, например, в оценке значения смерти Жижки: «Поэтому смерть его, которая рано или поздно должна была повлечь за собой падение демократии в Чехии, следует, тем не менее, расценивать как факт положительный и благоприятный для страны, поскольку эта смерть избавила ее от жестокой борьбы за дело, которое не имело достаточных корней и оснований в духе своего века»[235]. Как мы видим, с точки зрения Палацкого борьба с эксплуататорами никак не могла послужить образцом, достойным подражания. Неумолимая классовая борьба не могла быть примером для буржуазии. «Буржуазии выгоднее, чтобы необходимые преобразования в буржуазно-демократическом направлении произошли медленнее, постепеннее, осторожнее, нерешительнее, путем реформ, а не путем революции»[236]. Для Палацкого гораздо важнее те революционные требования, которые выдвигали народные массы, нежели их революционная борьба. Исходя из идеалистического взгляда на исторический процесс, Палацкий прежде всего видел в гуситском движении его религиозную, нравственную и идеологическую сторону. Чешскому народу, по мнению Палацкого, предстояло «сломать узкие рамки средневековых представлений и незыблемых убеждений, какими бы спасительными они ни казались; он помог человеческому духу найти беспредельный путь прогресса, вместе с большей свободой обрести также и большее достоинство»[237]. В оценке Палацкого звучит не только вдохновенная похвала духовной отваге гуситских деятелей, но и гордость по поводу того, что именно в чешском народе возникли столь замечательные идеи. Подчеркивая национальное значение гуситства, Палацкий действовал вполне в духе буржуазного национализма, характерного для чешской буржуазии в тот период, когда она боролась с немецкой буржуазией за рынки и за власть. Однако по мнению Палацкого к насильственному решению споров можно было прибегать только в том случае, «если бы Чехии из-за ее новых убеждений грозили насилия и полная гибель»[238]. Палацкий полагает, что в жестоком опустошении чешских земель революцией была виновата не «чешская партия реформ», а реакция, по вине которой реформация переросла в революцию. Несмотря на то, что в связи с гуситским движением на Чехию обрушились тяжкие бедствия, это не умаляет его гигантского значения. «Какие бы бедствия ни сопутствовали реформации в начальный ее период, она была в целом благотворна, явилась существенным фактором в ходе мирового прогресса, ее нельзя недооценивать и не следует проклинать»