— Ваше превосходительство, капитан Николов сказал правду, но я еще не получил согласия графини Росицы.
— Когда мы возвратимся в ополчение, я предоставлю вам отпуск для поездки в Систово.
— Благодарю, ваше превосходительство.
Стоян хотел сказать о том, что он обязан побывать и на родине Асена. Там должны знать, как погиб их земляк.
Шагавшие впереди турецкие офицеры вдруг остановились, вытянулись. Перед ними стоял худой, одетый в генеральскую форму, совсем не старый турок с ястребиным носом и лицом, наполовину заросшим смоляной бородой. Его зоркие глаза пронзительно смотрели на русского генерала. И еще Стоян заметил, что русских парламентеров окружает плотная стена турок с гневными лицами, готовых по первому знаку броситься на них.
— Передайте, — сказал Столетов, — я уполномочен генералом Скобелевым предложить вам условия почетной капитуляции. — Дождался, пока сопровождавший турецкий офицер перевел.
Хаджи-Осман ответил хмуро:
— Ваши условия не принимаются, — заговорил переводчик. — Хаджи-Осман-паша готов сопротивляться.
— Но армия Вессель-паши не выдержала нашего натиска и ему не на кого рассчитывать.
И снова резко заговорил Хаджи-Осман. Офицер переводил:
— Да Хаджи-Осман знает, что помощи ему не дождаться, но, если русские намерены взять его позиции, он отдаст их.
— Будет много крови, и турецкой, и русской.
— Пусть нас рассудит Аллах, но я выполню свой долг.
— Вам приказывает сложить оружие ваш непосредственный начальник, Вессель-паша.
— Я не вижу его предписания.
— Они при мне, получите.
Столетов передал записку офицеру, тот вручил Хаджи-Осману. Паша прочитал, тяжело поднял голову:
— Подчиняюсь приказу. А это распоряжение я сохраню, чтобы оправдаться перед судом великого султана.
Узнав о капитуляции Вессель-паши, Сулейман мрачно произнес:
— Так угодно Аллаху.
И ни слова, как Шипко-Шейненским отрядом оплатил собственное спасение.
Когда стало ясно, что армия Гурко обошла Араб-Конак и окружает Софию, Сулейман-паша срочно принял решение: отвести армию в Татар-Пазарджик, предварительно расчленив ее на две группировки. Западная, тридцатипятитысячная, отступила на Радомир и Дубницу, восточная, состоявшая из войск, оборонявших Араб-Конакский перевал и Елатипу, а также таборов Восточно-Дунайской армии, сосредоточилась в Ихтиманских горах.
Получив предписание военного министра Рауф-паши лично возглавить ихтиманскую оборону, Сулейман-паша разразился бранью. Он никогда не считал Рауф-пашу способным военачальником и не скрывал своего к нему неуважения. Приказ обороняться в Ихтиманских горах нарушил план Сулейман-паши. Он рассчитывал сконцентрировать силы у Татар-Пазарджика, отойти к Адрианополю, создав здесь заслон дальнейшему продвижению армии Гурко. Сулейман-паша убежден: в Ихтиманских горах единой оборонительной системы не построить, тем более, по данным разведки, Гурко расчленил свой отряд на четыре колонны, дал задание окружить главные силы Сулейман-паши.
Первая же попытка сдержать продвижение колонны генерала Вельяминова у Самаково потерпела неудачу. Частью сил Сулейман-паша двинулся через Македонию на Солоники, частью — к Филиппополю. Шувалов теснил Шакир-пашу, который покинул Панагюриште и отходил под ударами Криденера и Шильдер-Шульднера…
Дороги турецких генералов сходились в Татар-Пазарджике, где стоял Фауд-паша.
Боевые действия в Забалканье развивались успешно. Заняв Софию, Гурко оказался на правом фланге Дунайской армии.
От гвардии требовалось развивать наступление, отвлечь на себя часть таборов, накрывавший перевал. Собрав генералов, Гурко говорил:
— Наша задача: не дать уйти Сулейману. Мы разделили наш отряд на четыре колонны и будем действовать вагоном, господа, как охотники… Сулейман будет искать наши слабые места, чтобы прорваться к Татар-Пазарджику, где соединится с Фауд-пашой. Повернулся к Нагловскому: — Исходите из этого, Дмитрий Степанович, в разработке нашего стратегического плана.
Начальник штаба легким кивком выразил согласие. А Гурко продолжал:
— Господа, — посмотрел на Шувалова, Вельяминова и других генералов, — держите этого матерого волчищу Сулеймана в постоянном напряжении…
Когда совещание закончилось и генералы, назначенные начальниками колонн, вышли, Гурко сказал Нагловскому и Рауху:
— Перед начальниками колонн мы поставили трудную задачу. Они вынуждены действовать ослабленными силами. Наш отряд требует хотя бы кратковременной передышки. В переходе через перевал и в боях у Софии мы понесли большой урон, погибли прекрасные генералы.
— Переход через зимние Балканы войдет в учебники по военному искусству, Иосиф Владимирович, — заметил Нагловский, — великий подвиг совершила российская армия.
— Это так, Дмитрий Степанович, но согласитесь, российский солдат, когда в гору взбирался по брюхо в снегу, в ущельях замерзал, не о славе думал, он долг перед отечеством выполнял. А коли о нас Россия когда вспомнит, то и на том спасибо.
— Там, на перевале, — вставил Раух, — я говорил, на такое можно решиться раз в жизни.
— Да, господа, однако чую и по телеграммам сужу, не все в генеральном штабе нами довольны. Поди, еще дохлых собак на нас повесят, — усмехнулся Гурко.
