Гуляй Волга - [26]

23

Мартьян зашел к Ярмаку проститься.

– Ухожу, Ермолаюшко.

– Куда поднялся?

– В орду.

– Што так?

– Чую тягость старости своей и в силах умаленье. Хочу напоследок послужить богу и тем вымолить себе грехов прощение.

Прослышав о том, в атаманскую избу налезли казаки. Мартьян обратился к ним:

– Ухожу, братцы, прощайте! Устал я злодействовать, душа заколела от холода.

Карп Большой да Карп Меньшой сказали:

– Живем не по-христиански, а по своей воле. У нас в землянках помолено, а за некрещеными, кои ходят к нам, как хвост тянется всякая нечисть. Напустим анчуток, они нас ночью и душат.

Мартьян с грустью посмотрел на них.

– Купцы и холопы, цари и князья – все от корня Адамова. Русский и черкашенин, ордынец и лях – люди рода и племени Адамова. Мы же, отступя от заповедей и поддавшись бесовским прелестям, пустились в злодейства многие.

– Звери и те поедают друг друга, а чего бы им делить? Не одной ли они веры? – спросил Гуртовый.

– Зверь – тварь бессловесная, человек же создан по образу и подобию божию... Пойду. Буду учить ордынцев добро [92/93] понимать. – Он пал казакам в ноги. – Простите, братья, суди вас бог!

Ярмак поднял его и сказал:

– Твоя воля, батюшка Мартьян Данилыч, держать не смею. Иди, сей слово Христово да молись за нас, грешных.

И побрел Мартьян по лесам и болотам, услаждая одиночество пением псалмов.

Зыряне и остяки поклонялись огню, воде и болванам; язык их был темен и убог, но Мартьян скоро осмыслил его.

Шел путем-дорогою, шел лесами, горами, помогал жителям рубить дрова, тянуть невод, учил печь хлебы, проповедовал слово божье, ставил кресты и часовни да вырезывал из дерева иконы столь искусно, что дикарям они нравились больше, чем свои идолы.

Народы, подстрекаемые кудесниками, накидывались на проповедника с криками и угрозами, но он ласковым словом чудесно гасил их гнев да тем смирением своим побеждал мечтательную вражью силу и покорял самые упорные сердца.

Жители одного селения по уходе Мартьяна скоро забыли русского бога и снова сделали себе болвана. Когда Мартьян возвращался обратно рекою, они, смеясь, бежали по берегу и ему в досаду разрывали и поедали белок. С реки Мартьян благословлял их, говоря без ропота: «Не ведаете, чада, что творите», – да той кротостью многих опять обратил на путь истинной веры. В другом селении заспорил с Мартьяном кудесник Пама.

– Как верить тебе, с русской стороны пришедшему?– спросил Пама. – Вы искони угнетаете наши народы тяжкой данью и насильями. От вас ли ждать нам истины и добра? Служим своим богам, изведанным долговременными благодеяниями. Променяем ли их на одного неведомого бога?

– Христианский бог сильнее всех ваших богов.

– Как тому верить?

– Испытаем силу богов огнем и водою.

В кипящий котел был насыпан песок. Мартьян, по преданью старины глубокой, выхватил из котла горсть песку и сказал:

– Меня бог укрепил твердостью. Теперь пусть и тебе твои боги помогут достать из котла хотя бы одну щепоть песку.

Посрамленный Пама ушел кормиться за Камень, к березовским остякам.

Работал Мартьян и на Вишере-реке, на каменном заделье, где сбродники тесали камни на мельничные жернова. Его приняли за колдуна, стали над ним смеяться, дергать за волосы, плевать в чашку с тюрей. Мартьян, по сказанию церковного мракописца, скатил жернов в реку, сел на него и поплыл. С берега, уверовав в его святость, кричали: «Воротись!» – а он ответил: «Оставайтесь с богом». Каменщики стали поклоняться ручью, из которого старик пил воду.

Край разорялся и с русской и с сибирской стороны. Всюду [93/94] шныряли строгановские и иных купцов прикащики, торговцы с Вологды и Устюга. Где лаской, а где хитростью выманивали у жителей пушнину, самоцветные камни, мороженую рыбу и птицу. Воинственные вогулы опустошали улусы соседей. И в ту злую годину они большой силой нагрянули в зырянскую землю. Навстречу, в долбленой лодчонке, выплыл Мартьян, одетый в ризу. Диким вогулам лицо его показалось грозным, а сам он представился облаченным в пламя и мечущим огненные стрелы, – бежали вогулы и с той поры боялись русского старика, как могущественного волхва.

В голодный год ездил Мартьян в Устюг и пригнал оттуда хлебный обоз, да вскоре вступил в спор с лихоимщиком, воеводой пермским Василием Перепелицыным: за правду свою был бит на воеводском дворе палками и, похворав мало, получил блаженную кончину.

По следам Мартьяна пришли стрельцы, налетели шайки соловецких, макарьевских и иных монахов. Городили острожки, ставили монастыри, забирая лучшие пашни и луга, рыбные ловы и звериные гоны.

Казаки ждали – затоскует Мартьян и вернется, а потом, прослыша о его смерти, выбрали себе нового попа – Семена Чернышева. Ленивый на работу Семен был рад тому несказанно. Хотя круг церковный он править и не мог, да и молитвы целиком ни одной не знал, зато и тех немногих божественных слов, кои удержала его память, действие было столь велико, что дружина была в надежде. Ерошка Дунь говаривал про своего попа: «Он у нас в божественном не силен, зато такой заговор знает – враз любую болезнь сшибет».

Был еще в ватаге колдун Митя Косой. Поп с колдуном жили дружно: где не брала сила божья – призывали на подмогу чертей.