Гуляка и волшебник. Танские новеллы (VII-IX вв.) - [13]

Чжоу и мечтать не смел о таком счастье, судите же, какова была его радость! Он спрятал Цянь-нян в лодке и поплыл вперед, не останавливаясь. Даже ночью он не знал отдыха, совершая в сутки по два перехода. Уже через несколько месяцев прибыли они в соседнюю местность Шу.

Прошло пять лет, жена родила ему двух сыновей, а от тестя его так и не было никаких известий.

Цянь-нян часто вспоминала отца и мать. Как-то раз она сказала, заливаясь слезами:

— Когда-то я боялась лишь одного: разлуки с вами. Совесть во мне молчала. Позабыв о дочернем долге, бежала я за своим повелителем. Все эти пять лет любовь к вам заглушала во мне чувство привязанности к родителям. А каково-то им жить, одиноким, на белом свете?

Чжоу стало жаль ее, и он сказал:

— Давай вернемся к ним, только не мучай себя!

И они вместе возвратились в Хэнчжоу. Сначала Чжоу один пришел в дом родителей своей жены и прежде всего завел разговор о Цянь-нян. Повинился в том, что увез ее. Чжан И сказал со вздохом:

— О чем ты толкуешь! Вот уже несколько лет, как дочь моя больна и не покидает женских покоев…

— А вы загляните-ка в лодку! — воскликнул Чжоу.

Чжан И очень удивился и послал человека проверить его слова.

Цянь-нян в самом деле сидела в лодке, веселая и довольная. Увидев знакомого слугу, она спросила:

— Ну, как поживает твой господин?

Слуга немало подивился и поспешил назад — доложить своему господину о том, что он видел. Когда неожиданная весть дошла до больной девушки, она вдруг повеселела и поднялась с постели. Прибравшись и принарядившись, больная Цянь-нян с улыбкой вышла навстречу приехавшей Цянь-нян. И вдруг они слились в одну, даже платья и те соединились.

В семье сочли, что дело тут нечисто, и порешили хранить все в тайне. Только близкие родственники были посвящены в нее. Супруги счастливо прожили вместе сорок лет и не разлучались до самой кончины. Сыновья их были почтительны, умеренны и благоразумны. Оба они выдержали экзамены. Один сделался министром, другой получил должность судебного пристава.

Историю эту я, Чэнь Сюань-ю, рассказал в своих «Записках о душе, покинувшей тело». В молодости мне не раз доводилось слышать об этом происшествии. Одни удивлялись ему и верили, другие называли вздором. В конце эры «Дали» я повстречал Чжан Чжун-сяня, правителя уезда Лайу, и стал его расспрашивать, как близкого родственника девушки. От него-то и узнал я все подробности этого удивительного дела и с его слов записал их.

Ли Чао-вэй

Дочь дракона

[55]

В годы «Ифэн»[56] некий эрудит по имени Лю И отправился держать экзамены, но потерпел неудачу.

Пришлось ему ни с чем возвращаться домой, в свои родные места, к берегам реки Сян. По дороге вспомнил он, что один земляк служит в Цзиньяне, и надумал навестить его. Но не проехал Лю и шести-семи ли, как вдруг из кустов выпорхнула большая птица. Лошадь его шарахнулась в сторону. Обезумев от страха, она понеслась куда-то влево.

Лю огляделся по сторонам. У обочины какая-то девушка пасла овец. Она была необыкновенно красива, но очень бедно одета. Платье и платок на ней выгорели от солнца. Взметнув в тревоге брови-бабочки, стояла она неподвижно и к чему-то прислушивалась, будто кого-то ждала.

— Что случилось с тобой? Как дошла ты до такой жалкой участи? — спросил ее Лю.

Лицо девушки еще более затуманилось печалью. Она не хотела отвечать, но вдруг не выдержала и залилась слезами.

— Горе мне, ничтожной, всякий проезжий видит мой стыд и мое горе. Обида разъела мне душу. Вы хотите выслушать меня, зачем мне таиться и прятаться? Знайте же, я младшая дочь дракона — владыки озера Дунтин. Отец с матерью отдали меня в жены среднему сыну дракона — повелителя реки Цзин. Супруг мой любит увеселенья и праздность. Путается со всеми служанками в доме, а ко мне охладел, словно и нет меня на свете. Я попробовала было пожаловаться на него свекрови. Но свекровь так любит сына, что ни в чем ему не перечит. Всякий раз, когда я пыталась рассказать ей о своей беде, свекровь во всем винила меня. А под конец раскричалась, что я-де наговариваю на ее сына, и сослала меня пасти овец…

Рыданья мешали девушке говорить. С трудом нашла она силы продолжать свою речь:

— Я даже не знаю, как далеко отсюда до моего родного Дунтина. Надо мной лишь небесная ширь, напрасно смотрю я вдаль и ожидаю вестей. Я измучилась, все глаза повыплакала, а горе свое открыть некому. Слышала я, вы возвращаетесь в земли Чу и, стало быть, будете рядом с Дунтином. Вот и решила попытать свое счастье. Не возьметесь ли вы передать письмо моим родным?

— Я горячий поборник долга. Вся душа во мне возмутилась, когда я слушал повесть твоих несчастий. Ты спрашиваешь, согласен ли я передать письмо? А я печалюсь о том, что нет у меня крыльев и я не могу летать! Но Дунтин — озеро, глубоки воды его, я же хожу только по этому земному праху. Посуди сама, смогу ли я выполнить твою просьбу? Мы живем с тобой в разных стихиях, подчиненных своим законам. Поверь, я всей душою хочу помочь тебе, хотя боюсь, обману твое доверие. Но, может быть, ты знаешь, каким путем могу я проникнуть в глубь озера?

— Не могу выразить, сколь дорого мне ваше участие, — молвила с благодарностью девушка, роняя слезы. — Если только получу я ответ из моего родного дома, не премину отблагодарить вас, хотя бы это мне стоило жизни. Я не знала, согласитесь ли вы, и потому еще не сказала вам, каким путем идти. Но теперь, когда вы согласны, я скажу, что проникнуть в глубину озера Дунтин не трудней, чем попасть в столицу.