Гугеноты - [23]

В эту минуту доложили о визите коннетабля Анна де Монморанси.

— Просите, — сказала королева-мать и повернулась к Диане. — Очень кстати, спросим об этом у вашего свекра.

Ах, Диана, верите ли, как отдохнула я в разговоре с вами от скучных политических дел, ежедневно донимающих меня. Честное слово, я почувствовала себя лет на двадцать моложе. Как жаль, что наши беседы случаются так редко.

В кабинет вошел коннетабль, бывший воин двух королей, Франциска и Генриха. Он был одет в темно-серый плащ с серебристыми полосами снизу вверх, подбитый со всех сторон мехом горностая; голова его покоилась, как на блюдце, в белых брыжах, на груди висел орден Золотого Руна. Ему было семьдесят лет, но выглядел он все еще молодцевато.

— Мне уйти? — негромко спросила Диана де Франс.

— Вовсе незачем, — так же тихо ответила королева-мать. — Вы родственники, и вряд ли он собирается сообщить нечто, что не предназначалось бы для ушей дочери короля герцогини Ангулемской.

Коннетабль подошел и сдержанно поклонился обеим дамам:

— Ваше величество… мадам герцогиня…

— Присаживайтесь, Монморанси, — указала Екатерина жестом на одно из кресел за столом. — Ни к чему дворцовые этикеты, это нам надлежит стоять перед вами, храбрым полководцем, отдавшим столько сил и умения для блага отечества.

— О, Ваше Величество, — скромно ответил коннетабль, понимая, куда клонит королева-мать, — заслуги мои не столь уж велики, как вам кажется. Я солдат, и радеть о благе отчизны — мой долг, как, впрочем, и долг каждого христианина и верного сына Франции.

Екатерина не сводила с него прямого взгляда. Каждый, кому удалось бы в эту минуту прочесть ее мысли, без труда увидел бы в этом взгляде насмешку и осуждение одновременно.

— Полноте, коннетабль, ваша фигура при дворе Генриха II была далеко не последней, и вам это хорошо известно. Вспомните-ка, какую роль вы играли в дуэте с Дианой де Пуатье при моем покойном муже. Вы были так горды своим положением, а ваши отношения с мадам Валантинуа были настолько хороши, что вы даже и не замечали свою королеву.

— О мадам, — пробормотал коннетабль, начиная краснеть, — поверьте, я всегда искренне любил и глубоко уважал свою королеву; я старался по мере сил служить верой и правдой Вашему Величеству…

— Вы служили королю, Монморанси… И его фаворитке.

Разве не так?

Коннетабль отвел взгляд, засопел и побагровел еще больше. Он не ожидал такого разговора, хотя боялся его с тех пор, как Екатерина стала полноправной правительницей государства.

Екатерина продолжала атаку, следуя давно задуманному хитрому расчету. В своей борьбе против Гизов она делала ставку на дом Монморанси как оппозицию принцам Лотарингского дома: поскольку герцог Гиз стоял неизмеримо выше Жанны Д'Альбре, а потому представлял большую опасность для престола, коннетабль Монморанси являлся своего рода балансирующим звеном между двумя партиями. Одновременно Екатерина Медичи не желала чересчур приближать его к себе. Этим сегодняшним выпадом она недвусмысленно давала понять Монморанси о его не слишком высокой роли при ее особе и о том, чтобы он не строил никаких планов, способствующих возвышению его семейства над остальными домами высшей аристократии, как это было при покойном короле Генрихе. Вот почему она попросила Диану остаться.

— Мне бы хотелось, — сказала Екатерина напоследок, — чтобы вы не забывали: времена Генриха II ушли безвозвратно.

— Да, Ваше Величество, — пробормотал Анн де Монморанси.

— А также о том, что отныне вам надлежит служить мне столь же усердно, как и моей бывшей сопернице, любовнице моего мужа Диане де Пуатье, герцогине де Валантинуа. Вашей матери, Диана, — добавила она беззлобно.

Монморанси поднял голову и смело посмотрел в глаза королевы-матери. Весь вид его выражал теперь покорность и смирение. От былой надменности, которая сквозила в его взглядах, жестах, походке, не осталось и следа.

«Отлично, — подумала Екатерина Медичи, — теперь он будет всегда помнить урок и знать свое место. Я отомстила ему за свои прежние унижения».

— Я ваш преданный слуга, Ваше Величество, — произнес коннетабль, — и, клянусь вам, что я и все члены моего семейства были и будем вашими самыми верными подданными.

Екатерина одобрительно кивнула, давая понять, что тема исчерпана.

— Но мне кажется, — добавила она, — вы хотели еще что-то сказать?

— Государыня, — решился коннетабль, — известно ли вам, что говорят при дворе об истинной цели приезда Жанны Д'Альбре?

— Что же говорят? — делано равнодушно спросила королева.

— Гугеноты, как и католики, недовольны новым январским эдиктом, — сказал коннетабль. — Мы утихомирили гугенотов политических, но совсем забыли о религиозных. Им дали право собираться вне городов, но основная их часть находится именно в городах, и она недовольна…

— Монморанси, этими вопросами должен заниматься кардинал.

— Я никогда бы не дерзнул, Ваше Величество, если бы сие не было связано с военными действиями.

— Поймите, коннетабль, мне важнее утихомирить гугенотов политических, которые непосредственно угрожают трону, для которых их вера — лишь средство. Об остальных пусть заботятся пастыри.

— Но, мадам, они вооружаются! Дело может дойти до вооруженного столкновения, а если это произойдет, война неизбежна. Так не для того ли приехала королева Наваррская, чтобы развязать гражданскую войну?