Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - [81]

Шрифт
Интервал

— Но согласятся ли паны? — всё ещё сомневался король.

— При дозволении деньгами откупаться от личного похода клянусь вашему величеству, что большинство голосов на совете будет за наёмников. Да и право, наёмный воин куда лучше идущего неохотой, из-под палки!

— Да разве будут такие, ты думаешь? — пытливо спросил король.

— Увы, прошли те времена, государь, когда ратные трубы сзывали и старых, и малых. Плоха теперь лапотная шляхта, а великие паны — того хуже! Разве вы, ваше величество, своим словом и примером воодушевите их!

— Хорошо, будь по-твоему, собирай гроши, нанимай солдат, — решил Ягайло, — а с панами я поговорю сам, как вернусь в Краков. Теперь же выдай моему дорогому брату список с договора, а подлинник, как самый драгоценный клейнод, храни в моём скарбе. Никому ни слова, ни намека, мы приехали сюда по зову нашего брата великого князя Витовта Кейстутовича на охоту по зубрам, оленям и медведям. Завтра же мы едем в Беловежскую пущу. Горе турам и оленям!

Схватив своего брата за обе руки. Ягайло три раза облобызался с ним, потом перекрестил его крестом с мощами и дал приложиться к реликвии.

— Теперь, — воскликнул он, — вся обуза дел политических спала с плеч. Вези меня туда, где у тебя больше оленей и туров. Вспомним нашего дедушку Гедимина и его время! Вели готовить коней, луки, стрелы, собак и загонщиков, да не забудь приказать заготовить бочки: что ни убьём — солить и про запас! На войне много запасу надо! Да только постой, прикажи, чтобы моя дорожная каплица ехала вслед за мной, я вот уже два года не пропускал ни одной службы, ни ранней, ни поздней!

Витовт ничего не отвечал, он знал, что противоречить Ягайле — труд напрасный и отдал нужные распоряжения.

* * *

С раннего утра целый обоз, нагружён ный охотничьими принадлежностями, стоял у ворот замка, и оба государя, вооружённые с ног до головы, выезжали по большой смоленской дороге.

В нескольких верстах от Бреста была громадная роща, составлявшая лен самого великого князя, в которой запрещено было частным лицам охотиться.

Зная страсть Ягайлы к охоте и сам страстный охотник, Витовт ещё раньше отдал приказание, чтобы всё было готово к облаве в громаднейших размерах в этом заповедном лесу. В ночь туда поскакали гонцы сзывать и сгонять окрестных крестьян в облаву. Всю ночь ставили тенета, и к утру громадный остров, мили на две в длину и около мили в ширину (14,8 х 7,4 км), был оцеплен загонщиками, тенетами и охотниками. Лаз был оставлен только в узком перелеске, соединявшем остров с главным лесом, и потому неминуемо все звери, спугнутые облавой или собаками, должны будут стремиться к этой перемычке.

Старший ловчий, псковский дворянин Иван Жирный, распоряжавшийся охотой, поставил короля и великого князя у самого лаза и незаметно от них за сплошной зарослью молодого дубняка поставил по два силача — рогатчика в виде телохранителей.

Вооружённый тяжёлым самострелом с испанским луком, заводимым целым механизмом колес и рычагов, Ягайло стал, как опытный охотник, за двойной толстой сосной, рядом с ним в землю воткнуто было крепкое и острое копьё, а у ног лежали ещё два самострела с натянутыми тетивами, но без наложенных стрел. Колчан с запасными стрелами лежал тут же, и только десять настоящих магдебургских стальных пернатых виднелись в сагайдаке, надетом через плечо.

Витовт стоял в нескольких шагах. Как человек более сильный физически, он предпочитал простой татарский лук немецким и испанским самострелам, зная насколько трудно вновь натянуть тетиву.

Мёртвое молчание царило кругом. Все притихли и старались не подать признака жизни, только кое-где тонкий, подмёрзший снег хрустел под ногами облавщиков, расставлявших тенета.

Вот где-то вдали чуть слышно зарокотал звук рога и смолк. Несколько секунд ничего не было слышно, всё замерло в нёмом ожидании.

Но вот чуть слышно пронёсся первый осторожный лай собаки, вот к нему присоединился другой голос, третий, пятый, десятый — и целая стая слилась в одном диком гаме погони.

Голоса слышались всё ближе, всё ближе, целый ад гремел в лесу, сучья трещали и валились с деревьев, и вдруг на прогалине, как раз против короля, мелькнул, закинув голову на спину, громадный олень, с огромными многоветвистыми рогами.

Быстро взбросил Ягайло самострел к плечу, стрела свистнула — и смертельно поражённый стрелой в шею олень сделал ещё один, последний прыжок и грянулся мёртвым на землю.

А гам всё продолжался. Очевидно, олень выбежал от шума, а не от погони. Страстный охотник, Ягайло бросился к поверженному оленю, и только окрик Витовта: — Берегись, тур! — заставил его остановиться.

Он бросился на прежнее место, схватил новый самострел, наложил стрелу и оглянулся. В пяти шагах от него, сверкая глазами и яростно роя копытом землю, стоял громадный тур /зубр/. Ещё мгновение — и он бы бросился на неосторожного охотника и забодал его длинными острыми рогами.

Ягайло успел прицелиться и спустить стрелу. Тур взревел и отпрянул в сторону; в эту секунду на него налетели первые подоспевшие собаки. Бешеным ударом рогов вскинул он одну из них на воздух с пропоротым брюхом и нагнув голову, пошёл напролом вперёд.


Рекомендуем почитать
Дакия Молдова

В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.


Странный век Фредерика Декарта

Действие романа охватывает период с начала 1830-х годов до начала XX века. В центре – судьба вымышленного французского историка, приблизившегося больше, чем другие его современники, к идее истории как реконструкции прошлого, а не как описания событий. Главный герой, Фредерик Декарт, потомок гугенотов из Ла-Рошели и волей случая однофамилец великого французского философа, с юности мечтает быть только ученым. Сосредоточившись на этой цели, он делает успешную научную карьеру. Но затем он оказывается втянут в события политической и общественной жизни Франции.


Лонгборн

Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.


Сердце Льва

В романе Амирана и Валентины Перельман продолжается развитие идей таких шедевров классики как «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Мастер и Маргарита» Булгакова.Первая книга трилогии «На переломе» – это оригинальная попытка осмысления влияния перемен эпохи крушения Советского Союза на картину миру главных героев.Каждый роман трилогии посвящен своему отрезку времени: цивилизационному излому в результате бума XX века, осмыслению новых реалий XXI века, попытке прогноза развития человечества за горизонтом современности.Роман написан легким ироничным языком.


Вершины и пропасти

Книга Елены Семёновой «Честь – никому» – художественно-документальный роман-эпопея в трёх томах, повествование о Белом движении, о судьбах русских людей в страшные годы гражданской войны. Автор вводит читателя во все узловые события гражданской войны: Кубанский Ледяной поход, бои Каппеля за Поволжье, взятие и оставление генералом Врангелем Царицына, деятельность адмирала Колчака в Сибири, поход на Москву, Великий Сибирский Ледяной поход, эвакуация Новороссийска, бои Русской армии в Крыму и её Исход… Роман раскрывает противоречия, препятствовавшие успеху Белой борьбы, показывает внутренние причины поражения антибольшевистских сил.


Известный гражданин Плюшкин

«…Далеко ушел Федя Плюшкин, даже до Порховского уезда, и однажды вернулся с таким барышом, что сам не поверил. Уже в старости, известный не только в России, но даже в Европе, Федор Михайлович переживал тогдашнюю выручку:– Семьдесят семь копеек… кто бы мог подумать? Маменька как увидела, так и села. Вот праздник-то был! Поели мы сытно, а потом комедию даром смотрели… Это ли не жизнь?Торговля – дело наживное, только знай, чего покупателю требуется, и через три годочка коробейник Федя Плюшкин имел уже сто рублей…».