Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - [45]

— Смелей, Туган-мирза, иди за мной, не отставай и делай тоже, что я! — быстро сказал он татарину и, в свою очередь, подав руку кузине пани Розалии, пошёл с ней в польском[48].

Ни богатство обстановки, ни роскошь уборов не произвели, казалось, на татарчонка никакого впечатления; даже царственная красота его дамы пани Зоси не поразила его, но, случайно взглянув на красавицу Розалию Барановскую, шедшую теперь как раз впереди его в паре с Яковом Бельским, он словно потерял всякое самообладание: смуглые щёки его покраснели, глаза заискрились и он впился отуманенным взором в её обнаженные плечи и стройную худенькую талию. Если бы она повернулась в эту минуту и взглянула ему в глаза, он упал бы на землю! Он теперь ничего больше не видел во всём зале кроме её, и, машинально держа руку пани Зосю, ни разу даже не взглянул на неё, и, как очарованный, шёл дальше и дальше, словно увлекаемый какою-то магнитической силой.

Пани Зося сначала не могла понять, в чём дело. Она ещё раньше от отца и братьев слышала, что молодой татарский князь, Туган-мирза спас её отца во время охоты на медведя, что отец послал нарочно за ним старшего сына пригласить его на праздник, что она должна будет танцевать с ним польский, но никак не воображала, что этот татарский витязь, которого она воображала фатом, окажется чуть не мальчиком, и наконец, что этот мальчик не скажет ей ни слова.

По мере того, как она шла с ним, она замечала, что её кавалер не сводит глаз с дамы, шедшей впереди, и с этой минуты ей всё стало ясно. Она поняла, что чарующая красота кузины Розалии поразила татарина, и ей вдруг стало так легко на душе: ей почему-то казалось, что отец и братья возымели намерение выдать её за татарина, благо подобные браки, с лёгкой руки королевы Ядвиги, вышедшей за литовского язычника Ягайлу, были в большой моде. А сердце её, как мы уже знаем, было занято.

Розалия Барановская

В это время шедший в первой паре старый воевода хлопнул в ладоши, и пары стали менять дам, подвигаясь на одну вперёд.

Туган-мирза, не ожидая ничего подобного, остолбенел, когда вдруг та самая красавица, которую он готов был счесть гурией, сошедшей из рая Магомета, сама подала ему руку, а его дама подалась назад.

Он чуть не вскрикнул и побледнел. Пани Розалия, которой пан Яков успел уже рассказать о привезённом им госте, с любопытством взглянула на своего нового кавалера и этим чуть не свалила его с ног. Она чувствовала, как дрожит рука молодого татарина, и не знала, чему приписать это и ту яркую краску, которая сменила моментально бледность его лица.

— Пан нездоров? — спросила она довольно сочувственным тоном.

— Убит! Убит стрелой глаз твоих в самое сердце! — быстро отвечал Туган-мирза и опустил глаза, — он испугался своей смелости и думал, что в ту же минуту небесное видение изчезнет.

— Досконально! Первое слово — и комплимент, — сказала пани Розалия, — я думала, что вы, татары, дикие!

— Дикие? — переспросил молодой человек. — Очевидно, он не понимал.

— Ну да, вы только умеете верхом ездить, из лука стрелять, саблей рубить.

— На коняк езжай, сабля секим башка, сагайдак стреляй, мирза Туган умей, ой, как умей, ты лучше его стреляй, глазам стреляй, прямо сердце стреляй!

Татарин хотел говорить ещё что-то, но воевода опять подал сигнал, и пары вновь переменились. Теперь с Туган-мирзой шла высокая дебёлая особа, жена какого-то престарелого воеводы, пани очень брюзгливая. Она подала татарину только кончики своих пальчиков и даже не обратила внимания, что её кавалер поминутно оглядывался назад, чтобы хоть мельком увидать ту, которая сразу полонила его сердце.

Польский кончился. Прислуга разносила золочёные чаши с медами и заморскими винами. Старый воевода взял стопу со старопольским мёдом, и во главе целой толпы мужчин подошёл к своей дочери, стоявшей рядом с кузиной Барановской возле громадного резного камина.

— Поздравляю тебя, моя звёздочка ясная, с твоим праздником! — сказал он, поднимая чару, и поцеловал красавицу Зосю в лоб.

— Виват! Виват! — крикнули десятки голосов.

— И тебе, дорогая племянница, не знаю чего и пожелать, и ума, и красоты — всего вдоволь.

— Виват, виват! Нех жие! — гремели старые и молодые.

— А теперь, мои дорогие, по примеру отцов и дедов, будем веселиться. Панове! — крикнул он, обращаясь к мужчинам, — я предлагаю вот что: так как этот праздник вполне дамский, то пусть же они и будут распорядительницами танцев, пусть каждая пригласит на мазурку того, кого пожелает её сердце. Гей, музыканты — мазурку!

Оркестр грянул, и задрожали, затрепетали сердца польские. Несколько секунд длилась сумятица, ни одна из дам и девиц не рисковала первая своим выбором указать на избранника сердца, но тут всех выручила пани Розалия: она быстро выпорхнула из среды дам и девиц, ловко подбежала к старому дяде Бельскому, звонко щёлкнула окованными серебром каблучками полусапожек и с поклоном подала ему руку.

Она была поразительно, ослепительно хороша в эту минуту. Столько задора, столько милого кокетства виднелось в этой чудной красавице, что даже старики зааплодировали, а воевода вдруг словно переродился, словно у него двадцать пять лет с плеч слетело. Глаза его сверкнули, он лихим движением закрутил усы, выгнулся словно юноша, подал руку племяннице и, пристукивая каблуками, понёсся в бешеной мазурке.