Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - [101]

— Не верьте рассказам трусов, ваша светлость, — вступил в разговор один из гостей, граф Ульрих Швальбах, — разве могут во всей славянской расе, каковы и поляки, и литовцы, и московы, найтись соперники нашей благородной романо-германской расе? Это всё какие-то вандалы, которых мировая судьба быть нашими слугами и рабами.

— Всё это прекрасно, и я горжусь тем, что принадлежу к вашему великому народу и нахожусь в вашем благородном обществе, но, виноват, чем же объяснить, что походы на Литву благородного рыцарства почти всегда были безуспешны, и не один раз целые ополчения погибали под стенами Вильни?

— О, — воскликнул с жаром хозяин, — это только от несоразмерного превосходства сил, страшных местных условий и измены.

— Среди орденской братии нет изменников! — быстро воскликнул один из братьев Эйзенштейнов.

— Кто говорит про нас, рыцарей? Но не можем же мы вести войны без союзников! Вот эти-то союзники и изменяли нам. Но, надеюсь, теперь это уже не повторится.

Наш благородный начальник, великий магистр, принял меры, впредь каждый изменивший союзник рискует головой…

— Своих заложников, гениальная мысль! — подхватили гости. Им было известно распоряжение великого магистра, чтобы даннические и союзные князья Поморья и Пруссии прислали в Мариенбург заложников.

— Полноте, благородные друзья мои, — вдруг заговорил хозяин, — мы здесь собрались, кажется, не о политике рассуждать, на это есть своё место и время, а распить бутылку-другую старого вина за здоровье наших благородных гостей, одного из которых мы видим среди нас. А потому я объявляю штраф в два ефимка с каждого, кто дерзнет дружеский весёлый разговор сменить на политику. Не так ли, благородные рыцари?

— Так-так, прекрасно! Будем пить и веселиться, — послышались восклицания гостей.

Граф ударил два раза в ладоши — и на пороге появились две роскошно одетые женщины. Они несли на подносах серебряные и золочёные кубки и чары, а вслед за ними выступила третья, с большим серебряным кувшином, полным старого ароматного вина.

Герцог Артур де Валуа

Все три женщины были очень эффектны в фантастических нарядах, шитых золотом и жемчугом, но красота двух первых бледнела перед царственной, хотя и строгой красотой третьей женщины, принесшей кувшин с вином. Её красота была какая-то странная, необычайная, производившая с первого же взгляда неотразимое впечатление. Она была высока ростом, стройна, а черты её лица, слегка продолговатого и бледного, были правильны и строги. Две огромные косы льняного цвета ниспадали ей ниже пояса, а пурпурные губы упорно хранили выражение твёрдой решимости и глубокого презрения.

Она, казалось, не смотрела ни на кого из гостей, и её тёмно-синие глаза, прикрытые светлыми ресницами, были опущены в землю.

Ропот одобрения прошёл между гостями, когда они успели рассмотреть чудную красавицу, представшую перед ними, и каждый втайне позавидовал хозяину.

— Браво, брат Гумберт! — воскликнул по-немецки барон Розенберг, — у тебя новая чашница. Откуда добыл ты такую нимфу?

— Полонянка из-под Эйраголы, купил у наших, когда они с похода под Ромново возвращались.

— Простая литвинка? — переспросил барон.

— Говорят, что нет, дочь какого-то князя. У них им и счёт потеряли. Знаю только, что не простая, зато характер адский, чистая волчица или, вернее, рысь лесная. Едва привыкла жить в комнате. Два раза убегала, да мои кнехты стерегут хорошо.

— А как зовут? — не унимался барон, бросая сладострастный взгляд на чудные формы полонянки. — Говорит, Вендана, а кто наверно узнает?

Услышав своё имя, красавица быстрее молнии сверкнула глазами на хозяина. Она поняла, что разговор идёт про неё, и бледные щеки её вспыхнули ярким румянцем, она стала ещё лучше, ещё прекраснее.

— Красавица, удивительная красавица! — про себя чуть проговорил молодой герцог и в пылком восторге залюбовался на литвинку.

— Слушай, брат Гумберт, когда надоест, продай мне, — снова заговорил барон, — я смерть как люблю возиться с этими дикими волчицами. Хлыст и хорошая немецкая трехвостка мигом прогоняют их дикость.

Рыцари-монахи расхохотались; не смеялся только один гость, французский рыцарь.

— Бить женщину! — заговорил он серьёзно, — это запрещают все уставы рыцарства.

— Женщину, да, а не дикого зверька! — с улыбкой возразил барон.

— Женщина всегда женщина, — горячо отозвался француз, — и если она порою превращается в дикого зверя, то этому виною исключительно мужчина.

— Я не верю, это, может быть, там у вас, на западе, в благословенной Франции, а здесь, на востоке, женщина слушается только из-под палки, любит только из-под палки и даже обижается, если её редко бьёт любимый мужчина.

— Этого быть не может! Это абсурд! — воскликнул молодой герцог с негодованием. — Если бы даже так и было, то не рыцарству поступать так, не рыцарству проводить такие идеи. Долг рыцаря — являться защитником слабого пола, бедных, забитых, угнетённых!

— Это не наша задача, благородный мой гость, — возразил хозяин, — мы — рыцари-монахи, нами дан обет безбрачия, мы по уставу должны смотреть на женщин как на сосуд дьявольский, уготованный на погибель людей. Наш культ — не любовь женщины, а клятва мести и истребления диких язычников, клятва исторгнуть из рук неверных землю, которую они поганят своими нечистыми ногами.