Грязный лгун - [10]

— Совсем! — сказал он, сопровождая слова жестом, пока я стоял в трусах, спущенных до колен.

Я чувствовал, как кровь прилила к лицу, все вокруг заволокло пеленой, как будто я сейчас упаду в обморок. В наушниках, лежащих на подушке, все еще играла музыка, словно из другого мира, где ничего этого не было. Я не помню, чтобы я сделал это осознанно, все происходило ломимо моей воли, я больше не был живым, я выполнял команды словно компьютер, пытаясь спрятаться внутри себя.

Он заставил меня стоять не шевелясь.

Он заставил меня повернуться к нему лицом.

Он заставил подойти к нему.

— Разве ты не маленькая сопливая тряпка? — надеялся он.

Я заставил себя молчать, когда он трогал меня — это длилось всего несколько секунд, но этого хватило, чтобы он убедился в своей правоте, чтобы я понял — я ничтожество, что здесь теперь новые правила и теперь лучше не рыпаться.

Выходя из комнаты, он оставил дверь открытой.

Он оставил меня стоять там, чтобы он мог наблюдать за мной. Я не помню, чтобы я двигался в течение нескольких часов, я не помню, как я лег спать и как встал на следующий день. Я не помню ничего, кроме демона, кроме того, что я кусок дерьма.

03 часа 10 минут. Вторник

Я вырываю страницы из блокнота, где упоминается тот вечер. Я рву их на мелкие кусочки, надеясь, что так же смогу вырвать все это из своей памяти, смогу выбросить все это в окно, словно снег, который падает с неба и тает раз и навсегда.

Но это не помогает. Это никогда не помогает.

Я всегда думаю об этом.

Рой всегда стоит напротив меня, смотрит на меня, смеется. И я всегда остаюсь «маленькой сопливой тряпкой», и ничего не изменится, сколько бы исписанных листов я ни изорвал.

Я просто должен думать о другом.

Неважно, о чем.

Я думаю о рождественских, красиво упакованных подарках, о мягких игрушках, как у Поли в комнате, о столах и стульях, о том, как Они стоят и как смотрятся вместе.

Я мог бы все исправить, если бы смог заставить себя думать по-другому.

Я ничего никому не рассказываю, потому что думаю, что так будет проще обо всем забыть.

Я даже Ласи ничего не сказал.

Я ей сказал, что я в порядке, что все хорошо. Даже когда она заплакала, услышав, что я уезжаю, я не смог сказать ей правду — что я хочу спрятаться, может, в доме отца я смогу укрыться от прошлого. Я обманул ее, сказав, что уезжаю из-за матери.

Мне самому было больно от этой лжи.

Но я не мог открыться ей, ведь она была единственным человеком, который верил, что я хоть чего-то стою. Я думал, что не переживу, увидев ее лицо, когда она узнает правду — узнает, что я ничтожество.

Может, я снова смогу стать человеком.

Может, там, где меня никто не знает, я смогу начать все с начала.

Знакомство с остальными

Она одета в черный безразмерный свитер, который слишком ей велик — только кончики пальцев видны из-под длинных рукавов, только изгиб ее хрупких плеч едва заметен под копной волос, похожих на разбросанное мокрое сено, сохнущее на солнце.

Обычно она носит джинсы, которые ей тоже велики.

Форму ее ног можно разглядеть, только когда она сидит.

Низ ее длинных джинсов обтрепался и превратился в бахрому, волочащуюся по земле и похожую на экзотические украшения индейцев.

Но больше всего выделяются ее глаза — зеленые, как на экране телевизора, неестественно яркие и волнующие.

Рианна Мур.

В свой первый день, когда я ее увидел, то сразу понял, что красивее никого здесь не встречу. Я был уверен, что она самая популярная девушка в школе, я видел, что когда она идет по коридору, люди расступаются, давая ей пройти, а ее губы чуть заметно шевелятся, и я понимаю, что она напевает про себя. Я думаю, что больше никто этого не замечает. Потому что никто не смотрит на нее так, как я.

— Почему ты с ней просто не поговоришь, вместо того чтобы все время пялиться? — спросил меня Син. Я и не знал, что это так заметно.

Я никогда раньше не видел ее в этом классе, хотя мои самостоятельные занятия обычно не проходят в библиотеке, и, наверное, ее урок истории тоже не проходит здесь.

— Она! — говорю я, показывая на Рианну и пытаясь изобразить, что не так уж ей и увлечен; мне кажется, что Сину будет неинтересно, что я запал на девушку, которая не общается ни с кем из наших друзей, которая, наверное, слушает другую музыку, одевается по-другому и не является изгоем, как мы.

— Не будь идиотом, — говорит он. Мне казалось, что это и так понятно. Я не знаю, что ей сказать.

Если бы знал, я бы уже сказал.

— Я знаю ту, другую — видишь ее? Это её подруга. Я позову ее сюда, — сказал Син.

Мне очень хотелось остановить его, но в то же время мне очень хотелось, чтобы он это сделал.

— Кам! — кричит Син, и мне кажется, что обернулись все, кто был в библиотеке, покая старался спрятать свое лицо. Он энергично машет ей рукой. — Поди на секундочку, — кричит он.

Она хмурит брови, явно не испытывая особого желания делать это, потом говорит что-то своей подружке и идет, словно она нас боится, словно ей не по душе, что ее позвали два придурка с задней парты.

Я смотрю на часы на стене в надежде, что время пойдет быстрее, что урок начнется раньше, чем Син успеет ей что-либо сказать.

Кам не хочет подходить слишком близко. Она остановилась в нескольких шагах от нашей парты, где перед Сином лежит открытый журнал, а передо мной — блокнот с не очень удачным наброском Рианны.