Груз-500 (таежный детектив) - [43]

Наблюдая из окна своего кабинета такую картину, он даже забывал о текущих делах. Только телефонные звонки напоминали, что нужно опять отходить от окна, садиться за стол, выслушивать различную информацию, отвечать на кем-то поставленные вопросы, и главный инженер опять попадал в водоворот с неполадками и успехами в большом шахтном хозяйстве.

А сейчас он подолгу стоял напротив монитора, где в железные направляющие с грохотом непрерывно сыпалась порода, напоминая погрузку угля на шахте (только там через окна не было слышно шума падающего угля и непрерывно работающих бульдозеров). Потом переходил на другое место и его взгляд останавливался на вершине находящейся почти рядом Михеевской сопки, густо поросшей черным пихтачом со сломанными ветром верхушками. Она представлялась ему каким-то большим шахтным механизмом с поднятой вверх самоопрокидывающейся вагонеткой из-под породы.

Справа от полигона проходили, расширяясь вверх по распадку, нескончаемые болотные заросли. Он шел, перешагивая через валуны и разорванные бульдозерами куски торфяников. Настроение менялось, возникало чувство одиночества и какой-то необъяснимой грусти. Вернувшись с утреннего осмотра, Васильев начинал принимать отчеты от горного мастера, геолога, бригадира. Все говорили о кубах промытой породы, о количестве работающей техники на полигоне, о добыче золота. Эти слова за его короткий срок пребывания на полигоне быстро стали приедаться и усугубляли скучное однообразие, царившее на золотоносном участке. Внутреннее разочарование вызывало у Васильева жалость к себе: и зачем только он согласился поехать на этот не обустроенный кусок земли среди болот и сопок в центре Сихотэ-Алиня!..

— Когда я первый раз пошел на съем золота, — рассказывал Васильев горному мастеру Топоркову, — то думал — там на промприборе такая улавливающая аппаратура стоит, что ни одна золотая пылинка никуда не денется. Михаил Ефимович Волков и с ним два доводчика с пустым ведром, перед тем как на эстакаду для съема подняться, из каких-то черных нагрудных сумок вытащили большие барабанные наганы. Загнали патроны в крутящиеся барабаны и снова засунули оружие в сумки. Весь инструмент у них — жестяное ведро, два деревянных скребка да блестящий хирургический пинцет. Волков сорвал с бронированной крышки, как он называет ее, колоды, которая весит килограмм пятьдесят, две пломбы и большой амбарный замок, открыл. Там находилось несколько банных цветных ковриков да трафарет из толстой стали для осадки золота. На них желтая масса под лучами фонариков всеми цветами радуги переливается из-за поднятой решетки. Поверх ковриков — большие и маленькие кусочки разноцветной породы, а что помельче — такой яркой желтизной светятся. Вот бы это богатство сфотографировать да внукам показать, где их дед работает: рядом с большим золотом ходит, не зря комариную свору кормит! Я хотел кое-что спросить у рядом стоящего Волкова, а он палец к губам поднес и показывает: говорить нельзя, мол, у колоды находимся, каждый молча свое дело делает. «Зачем такие дикие порядки, овеянные ненужной таинственностью? — удивился я мысленно.

— Глупость какая-то!». Потом хозяин доводчиков рассказывал, что такие традиции с незапамятных времен идут и сколько им сот лет, никто не знает. Почти два ведра песка и мелкой породы набрали — ну, думаю, опять на золото напоролись, куда и девать столько! Собрали всю желтизну, молчком аккуратно коврики и трафарет на место положили, закрыли тяжелую крышку и несколько пломб навесили. На выходе около лестницы вдруг остановились. Пробщик Грищенко, самый пожилой из всех, но еще крепкий старик, стал колоду крестить. Потом все повернулись и через плечо, не глядя куда (назад смотреть нельзя!), мелкие монетки бросили и только тогда стали спускаться. Мне как-то не по себе стало, даже сердце от недоумения защемило. Я еще подумал: неужели нужно такие обряды проводить после каждого съема золота? Это ж так утомительно: Но мужикам-то виднее, уж коль так заведено еще нашими предками. Это, наверно, как-то с природой связано, с таежными порядками, а то и с колдовством. Я уж у Волкова не стал спрашивать, как-то неудобно, а белой вороной тоже становиться негоже.

Молча пошли к доводочной, а тут, как назло, мошкара оживилась, лицо заедает, прямо в глаза норовит поглубже залезть. А доводчики даже рукавицами не отмахиваются, вот что значит новый человек появился, вся эта тварь на него нападает. Открыли несколько номерных замков. Оказывается, у Волкова на шее висит кожаная сумочка, а в ней связка разных ключей, штук пятьдесят. Он мне, как новому руководителю, объяснил: чтобы открыть бронированную дверь доводочной, нужен пароль, который только он знает, а также надо одновременно использовать три ключа. Чтобы открыть двери кассы артели, нужно еще четыре ключа и знать номерной код. Волков сказал: «Даже если я их потеряю, а вы найдете, то попробуйте выбрать, какие три ключа в единой замочной системе сработают, для этого вам понадобится много времени, да и пароля вы не знаете. Вот так охраняется артельное золото. Я эти ключи на ощупь знаю, ночью без фонарика обойдусь». Мужики-доводчики стали в предбаннике раздеваться, каждый свой шкафчик имеет. Надели белоснежные халаты, белые перчатки, домашние красивые тапочки. Конечно, кругом чистота, только какие-то запахи неприятные. Мне тоже белую одежду дали. Волков высыпал содержимое ведра на алюминиевый стол, начищенный до блеска. Доводчики тем временем достали ступу. Начали работу. И что ты думаешь? В итоге оказалось всего сто двадцать грамм шлихового золота, остальное — слюда и до блеска мытая разноцветная пустая порода. А я-то уже подумал, когда к доводочной шли: столько золота под лучами фонариков разными цветами играло, что не иначе как опять на золотую жилу наскочили, которую Савченко второпях не успел выхватить. Оказывается, золото просто так под ногами не валяется. За ту ночную смену шестьсот кубометров породы через промприбор прошло. Это, считай, двадцать железнодорожных вагонов. Столько мы на шахте за сутки угля добывали. Этим углем можно так котельную загрузить, что почти на всю зиму хватит. А здесь золота всего с наперсток. Какая несправедливость! День и ночь копали-копали — и только наперсток. Вот это добыча!