Грустный гном, весёлый гном - [29]

Антошка ткнулся лбом бабушке в колени.

— Совсем уже вы… — Бабушка сердито вышла из комнаты, хлопнув дверью так, будто произнесла громкую фразу, которую хотела сказать, но не стала.

Антошка подумал, что когда хлопает дверь — это сфорцандо, резкое и неожиданное усиление звука. Они это по сольфеджио проходили.

В пятницу бабушка не сказала Антошке ни слова. И когда мама вернулась с работы, она и ей не сказала ни слова. Молча прошла мимо, поджав губы и высоко подняв голову.

Мама зашла к Антошке в детскую. Грустно ему улыбнулась.

— Ладно, сынок… Завтра суббота, выходной. Обязательно к папе поедем. Обязательно, — пообещала мама. — Но тебе ведь утром на занятия. Ты устанешь, а до больницы долго добираться. Как нам быть?

— А я тогда не пойду на занятия, — сказал Антошка.

— Как же ты не пойдёшь?

— Не пойду, и всё!

— Ох… не знаю, не знаю… — вздохнула мама. — Пропускать-то не стоит. Да и «Дождь» надо преподавателю показать. Папа очень расстроится, если не покажем. У тебя ведь завтра урок по композиции?

Антошка кивнул.

— Вот видишь… Надо идти. Ладно, подожду тебя после урока, и съездим.

Потом мама и Антошка смотрели мультики. Разговаривали. Антошка признался, что очень хочет, чтобы на флейте в его пьесе играла Катя Уфимцева.

— Катю я видела. Хорошая девочка. Она, я слышала, на двух отделениях в школе учится, на фортепиано и на флейте? Молодец какая! А почему ты хочешь, чтобы именно она играла? Она тебе нравится?

— Нравится, — признался Антошка. — Она добрая… — Помолчал и тихо добавил: — И красивая…

Мама улыбнулась, обняла Антошку и поцеловала. Они ещё посидели немного, обнявшись.

— Бабушка с тобой так весь день и не разговаривала? — спросила мама.

Антошка отрицательно качнул головой.

— Со мной тоже… — вздохнула она. — Зря ты так над бабушкой подшутил вчера. У неё ноги больные, а ты в коленки лбом. А если бы она равновесие потеряла, упала бы? Что бы мы с тобой делали?

Антошка не ответил. Он прислушивался к звуку, который вдруг родился в голове и повторялся на одной ноте. Это было очень похоже на монотонное бабушкино ворчание. Антошка попытался отделаться от него, даже головой помотал, но звук никак не затихал, а, наоборот, всё усиливался. Тогда Антошка подошёл к пианино, забрался на стул, стал левой рукой нажимать клавишу, низкий голос которой — ту-ту-ту-ту! — никак не давал ему покоя.

— Что это? — удивлённо спросила мама.

— Бабушка ворчит, — сказал Антошка. — А это она вздыхает.

И он сыграл правой рукой, не оставляя низкого монотонного звучания в левой, две ноты в первой октаве. Они действительно пропели так, будто кто-то тяжело вздохнул: «Ох-ох…» И чуть погодя опять: «Ох-ох…»

Антошка так увлёкся, что не заметил, как мама вышла из комнаты и скоро вернулась уже с бабушкой, шепнув ей, что Антошка сейчас её портрет рисует. Бабушка сначала хмуро слушала внука, но чем дольше Антошка играл, тем светлее становилось её лицо. А под конец импровизации, когда Антошка совсем перестал изображать ворчание на одной ноте, заменив нудное повторение тихими аккордами, которые сопровождали печальную и добрую мелодию в правой руке, всю построенную на вздохах и жалобных интонациях, бабушка присела на диван и расплакалась, вытирая глаза скомканным носовым платочком.

— Я же вас люблю! — сквозь слёзы сказала бабушка. — У меня же никого, кроме вас, нет. Конечно, я за вас беспокоюсь. За кого мне ещё беспокоиться?

Мама подсела к бабушке, обняла её, погладила, как маленькую, по голове.

— Ну да, я вредная бываю, ворчу на вас… — всхлипывала бабушка. — Только вы не обижайтесь на меня, ладно? Я же любя!

— Мы не обижаемся. — Мама улыбнулась. — Если только совсем чуть-чуть. Иногда.

Антошка тоже крикнул, что они не обижаются.

— Спасибо, миленький. — Бабушка уже не плакала. Она поднялась с дивана, подошла к внуку и поцеловала его в макушку. — Такой красивый портрет!

— Очень красивый, — согласилась мама.

На середине реки

Урок Александр Петрович начал так:

— Бывает, что композитор, пока произведение не зазвучит у него в голове от начала до конца, не записывает его в нотах на бумаге. Это один способ. Другой способ — импровизационный. Композитор садится за инструмент, когда музыка звучит ещё смутно, какими-то обрывками, передавая лишь приблизительный характер будущего произведения. Композитор вслушивается, пытаясь найти нужную тональность, нужную фразу, что была бы созвучна его настроению, пока мелодия, которая смутно ему представлялась, не зазвучит сначала робко, потом всё более уверенно. И вот уже музыка, как река, течёт и течёт. А композитор на середине этой реки плывёт в лодке по течению. Или гребёт против течения.

— Какой бред! — шепнул Антошке Алдонин.

Антошка отвернулся.

— Но в том и другом случае важно научиться плавать, — продолжал Александр Петрович с улыбкой. — Иначе побарахтаетесь да потонете. А умение плавать в музыке — это умение понимать форму произведения. Пока нет формы — это всего лишь музицирование. Любительщина. Но как только появляется форма — это уже искусство. Потому что таков закон искусства — создавать и постоянно обновлять, усовершенствовать форму.

— Обновлять? — удивился Саша Подрезов. — Зачем же её обновлять, если она уже есть? И так ведь хорошо.