Грустное кино - [29]
Арабелла посмотрела на Бориса и слабо улыбнулась.
– Итак, мистер Б., вот вам моя история: «Любовники и любовницы Арабеллы». Или, по крайней мере, первая ее глава.
Бориса несколько удивило то, что в голову ему пришли примерно те же фразы, за которые он совсем недавно бранил Сида.
– Послушай, – спросил он, – а ты никогда не пробовала снова? В смысле, с мужчиной?
– Пробовала. Когда я была еще очень молода – до того как стала принимать себя такой, какая я есть. Я пробовала дважды – и оба раза мне казалось, что все должно выйти идеально… оба раза это был мужчина, который очень мне нравился… мужчина нежный и любящий… мужчина, которому Я хотела доставить удовольствие. И оба раза все получалось просто ужасно – я не могла почувствовать ничего… кроме страха и возмущения. Я даже не могла расслабиться. Не говоря уж о том, чтобы… что-то дать. – Арабелла повернулась к Борису со своей знаменитой улыбкой. – Ну, что скажете, доктор?
Борис покачал головой.
– Просто невероятно.
– Невероятно? Ты хочешь сказать, что не веришь?
– Нет-нет, я хочу сказать, что это… поразительно… это колоссально. Мы должны это использовать – для твоего эпизода в фильме.
– Нет, ты это не всерьез… а как же тогда быть с историей, которую ты уже приготовил?
– Эта история – просто Микки-Маус по сравнению с твоей. Да и не было у нас на самом деле никакой истории – только кое-какие мысли, в основном лишь образы двух девушек, занимающихся любовью. А так мы сможем и дядю использовать. Это будет потрясающе – на любой вкус.
– Но я не смогу… в смысле, только не с дядей. Я просто не смогу это сделать.
У Бориса возникло внезапное дикое побуждение немедленно предложить Сида на роль дяди, но затем он еще немного подумал.
– Но разве ты не понимаешь – твое отвращение будет выглядеть идеально. Ведь это именно то, чего нам нужно добиться.
Не глядя на него, Арабелла помотала головой.
– Нет, это невозможно. Пойми, Борис, я сделаю для тебя все – стану перед камерой целовать девушку, займусь с ней любовью, сделаю все, что ты захочешь… потому что я в это верю… я это чувствую… и еще потому, что я знаю: все это ради искусства! Но я не могу делать то, другое, – пожалуйста, даже не проси.
– Гм. – Борис еще немного подумал, затем вздохнул. – Ладно, мы используем вставки с дублерами. В общем, когда мы доберемся до крупных планов – эрекции, проникновения и тому подобного, – мы снимем кого-то другого. Уверен, лицевой материал ты сможешь классно проделать.
– Да, непременно, – сказала Арабелла, протягивая руку и касаясь его в знак благодарности. – Все будет классно, обещаю тебе. – Она подняла на него свои огромные серо-зеленые глаза и грустно улыбнулась. – Мне так жаль, Борис, – ты ведь знаешь, как я всегда стараюсь сделать то, что ты хочешь. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, – тихо добавила она, опуская глаза.
Внимательно наблюдая за переменами, происходящими с Арабеллой, и по-прежнему чувствуя свою уже совсем нешуточную эрекцию, Борис вдруг понял, что смотрит на все это глазами Сида, припоминая интенсивную образность, которую тот использовал: «Просто фантастика – заставить прекрасную лесбиянку кончить», и тому подобное. На секунду он даже задумался о том, чтобы испытать это реально, так сказать, пострадав за Сида. Однако более сильное чувство взяло верх. Испытывая к Арабелле такую искреннюю привязанность и ощущая столь настоятельное требование у себя между ног, Борис счел почти невозможным поверить в то, что ей это понравится. Он задумался о том, что будет, если он ее попросит… станет клянчить… умолять… взывать к ее дружбе, преданности… поклянется, что это вопрос жизни и смерти… Или, допустим, скажет, что она сможет оставаться сверху – чтобы не чувствовать, будто над ней господствуют. Его возбужденный член уже пришел в состояние, описываемое онанистами как «пульсирующая припухлость», и Борис также вдруг понял, что последние две недели – в основном из-за подготовки сценария и предпроизводственной работы – он не удосуживался хоть немного потрахаться.
– А знаешь, почему я так тебя люблю? – спросила Арабелла, снова взглянув на него. – Или, по крайней мере, знаешь ты одну из причин, почему я так тебя люблю? Потому что ты всегда принимаешь меня такой, какая я есть. Правда?
– Гм, – промычал Борис, уже вовсе в этом не уверенный, и неловко заерзал.
– И я знаю, что тебе нравятся женщины, – продолжала Арабелла. – А также что порой ты и обо мне можешь думать в таком плане. В смысле, как о женщине. Да, у меня действительно есть определенные женские качества – или, позволь уже мне употребить более подходящее выражение, качества инь. – И тут, то ли через чудесно-интуитивное осознание, то ли потому что она реально это ощущала, Арабелла потянулась и положила руку на его брюки и на напряженную, твердую как кол мышцу под ними, поднимая к нему свое прекрасное лицо с доброй и лучистой улыбкой. – Это на Арабеллу?
Борис, который обычно бывал в этом отношении довольно пресыщен, ощутил неисчислимые уколы досады, когда его член задрожал и подался назад от ее прикосновения, точно от слабого электрошока.
– Я начинаю думать, что да, – признал он.
«...что за этим последовало, было самым необычайным событием в истории конфликтов съемочной группы. Лабиринт коридоров заполнился престранными сценами. Голливудские чудища вступили в заранее подготовленное сражение с уродами папского престола, и холлы звенели от сгустков непристойной житейской брани и суровых библейских проклятий...»Рекомендуем книгу совершеннолетним читателям.
Когда роман был опубликован, сначала в Париже, затем в Америке и, наконец, в Англии, где какое-то время находился под запретом, он сразу же привлек к себе внимание международной прессы. Встреченная в штыки официальными критиками за ее скандальное содержание, книга немедленно продалась огромными тиражами, в буквальном смысле ошеломив читателей и завоевав Сазерну репутацию, которая, по словам одного из журналистов, «никогда не умрет». «Кэнди» — сатирическая пародия на «Кандида» Вольтера, повествующая о похождениях очередной американской Лолиты, «до невозможности сладкой» и со «слишком большим сердцем, чтобы унижать мужчин», сексапильной Кэнди Крисчиан.
Гай Гранд был мультимиллионером с весьма специфическим предназначением. Вся его жизнь была посвящена тому, чтобы убедить окружающих: все мужчины и женщины одинаковы в своей развращенности и пороках. Ему повезло — он смог доказать, что нет ничего более шокирующего и унизительного, чем то, что человек может сделать за деньги.
Терри Сазерн — «самый хипповый парень на планете», как писала о нем New York Times, один из лучших сатирических писателей «Разбитого Поколения». Его можно с уверенностью назвать Мистер Глум. Его тонкая ирония, красной нитью проходящая через все произведения, относится к повседневности, к обычным вещам, как покажется на первый взгляд, незаслуживающим внимания.В романе «Блистательный и утонченный» — «невероятно забавном комментарии к темной стороне национальной жизни» — автор ставит преуспевающего доктора, всемирно известного дерматолога Фредерика Эйхнера в казусные, нелепые ситуации, проводит его через цепь непонятных событий: его путают со знаменитым гангстером и потому покушаются на его жизнь, его преследует маньяк-гомосексуалист, а нанятый им частный детектив устраивает для него вечеринку с гашишем…
Казалось, что время остановилось, а сердца перестали биться… Родного дома больше нет. Возвращаться некуда… Что ждет их впереди? Неизвестно? Долго они будут так плутать в космосе? Выживут ли? Найдут ли пристанище? Неизвестно…
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.