Грусть улыбается искренне - [7]

— Мля, подождёшь! — гаркнул он и назло подбоченился, чтобы окончательно перекрыть дорогу.

Девочка, на Витькино удивление, послушно остановилась, вовсе не пытаясь скандалить. Он даже расстроился: ведь так хотелось на кого-нибудь вылить скопившуюся злобу, оторваться, обвинить во всех бедах. Душевный оркестр Виктора бренчал трагическую мелодию, и говорить нормальным тоном у парня просто не было сил. А когда девушка ещё и посмела повести себя столь безукоризненно, Витёк разозлился втройне, возмущённо буркнув: «Ладно, прись! Всякие тут с утра пораньше шастают…»

С лёгким испугом и непониманием она осторожно прошла мимо.

— Зачем валяешь дурака, вид психопата тебе не идёт, — девушка пристально посмотрела на Витю. Его даже слегка передёрнуло от такого холоднющего синего взгляда, и парень не придумал ничего лучше, чем скорчить рожу.

Не отреагировав на грубость, девчонка мотнула молочно-белыми волосами и пошагала в отделение.

— Да она того, — к нему вдруг обратился парень, энергично поднимавшийся по лестнице. Подросток старательно закидывал в рот жвачку за жвачкой, наверняка желая перебить сигаретный запах. Он-то, видать, и курил втихую этажом ниже.

Витька ничего не ответил. Говорить просто не хотелось, не до того. На девчонке уже сорвался, так тут ещё один собеседник явился.

— Та ладно, я всё понимаю, ты новенький… Всё не свыкнешься с мыслью, что влип по самые уши, да? — юный курильщик поровнялся с Витей и, опёршись на перила, продолжил: — Я из хирургии. Соседи мы с вами. Ты это… как успокоишься, так заходи в гости, побазарим.

Виктор чуть заметно кивнул. Наконец, в холле и на лестничной клетке никого не осталось. Издалека доносились шорохи, голоса, скрипы, вопли, иногда смех даже, но рядом никого не было. Пусто. Сквозь стены слышался гул служебного лифта. В окна, что выходили на восток, всё назойливее и назойливее пробирались лучи. Мальчишка вдруг заметил, что апельсин солнца уже поднялся высоко-высоко над крышами, а цвет его перестал быть розово-рыжим и принял привычный желтоватый оттенок. Рядом со стеклом пролетел голубь, отбросив большую тень на старый линолеум больницы.

Снизу со сквозняком поднялся звук мужских покашливаний. Витька сразу узнал отца и оживился, как можно сильнее перегнувшись через перила. Родительские шаги по ступеням становились всё громче, пока их обладатель не показался сам: в рабочих, чуть потёртых джинсах и свободной спортивной ветровке. Поверх одежды на нём был накинут белый халат.

— Ну что?.. — риторически спросил Александр Игоревич, любяще потрепав сына за ухо. — Допрыгался-добегался? Решил пошатнуть семейный бюджет?

Витька убито фыркнул, не отрывая взгляда от пола.

— Та да, по ходу… Чё, серьёзно всё?

— Да так. Могло и хуже быть. Хотя и гепатит тоже не шуточки, лечиться долго придётся, и не факт, что легко, — попытался как можно мягче объяснить отец, что с его от природы грубым голосом звучало достаточно странно. Он вдруг сдвинул брови и принюхался к воздуху. — Ты курил?

— Не… Тут парень один.

Судя по папкиному выражению лица, верилось ему с трудом, но начинать полемику родитель не стал.

— Это хорошо. Тебе теперь курить — всё равно что с десятого этажа прыгать и надеяться удачно приземлиться, — пошутил он. — Я тебе тут пижаму байковую принёс, носки, майки.

— Гумпомощь, блин… — вздохнул Витя, принимая у отца плотно набитый кулёк. — Тебе Лёшик или Лика не звонили?

— Все звонили, — неожиданно грубоватое, всегда сосредоточенное лицо Александра Игоревича враз как-то смягчилось, подобрело: губы вздёрнулись лёгкой улыбкой, у глаз нарисовались морщинки, и он, встав рядом, тихонько приобнял сына. — Это всё мелочи, такие мелочи по сравнению со здоровьем. Я ребятам твоим сказал, чтоб пока тебя не беспокоили.

Они пообещали, что заглянут через пару-тройку дней.

— Дожил. Ко мне придут с открыточками и передачками… — кривляясь, буркнул Витя.

— Ну полно. Заболел, с кем не бывает? Потерпи недолго, а там уже вернёшься к обычной жизни. Всё не так страшно. К тому же почти убедил маму, что ты не кололся. Так что всё будет… как там у вас говорится? Ништяк?

Поэтому не вешай нос!

Вот так: пара незатейливых, простых слов, и Витька наконец всё понял. Никто не объяснял ему биологическую природу вируса гепатита С, не расписывал план лечения со всеми медицинскими аспектами. Просто несколько спокойных фраз — и он больше не чувствует себя сбитым с толку.

Почему нельзя было сразу всё растолковать? Витька вздохнул. Конечно, одним пониманием ситуации ничего не решалось. Было всё так же грустно, всё так же больно и обидно, что это почему-то случилось именно с ним, но уже не страшно. Ушло ощущение сумасшедшего сна, в котором все кричат, уходят, приходят, но внятного ничего не говорят, будто его, Виктора, всё это не касается. Будто он глух или слишком туп, чтобы понять.

Понять… Витька вернулся в отделение. Пройдя мимо своего бокса, он заглянул в столовую, напоминавшую несколько объединённых палат, окружённых узорчатой белой решёткой вместо стен. Открытая нараспашку, зияла дверь. Но главное, в столовой были окна! Два больших незавешенных окна, смотрящих на внутренний западный двор. Там было ещё по-утреннему сыро, и холодок, поднимаясь на четвёртый этаж, просачивался в приоткрытые форточки, заставляя пациентов поёживаться и накидывать кофты.