Групповая гонка. Записки генерала КГБ - [51]

Французы очень хотели сфотографировать меня на фоне стадиона, но я отказался, сказав, что прекрасно понимаю замысел: сделать фотографию на фоне пустых трибун, показав тем самым, что в России — разруха и запустение.

* * *

В статье в числе прочего были такие пассажи:

«…После того, как ликовавшие москвичи снесли памятник Дзержинскому, стоявший напротив знания КГБ, динамовцы дрожат за свое будущее, потому что знаменитый Феликс — не кто иной, как создатель клуба.

Для народа, населения, «Динамо» таким образом является синонимом команды «шпиков». Изображения позорного персонажа все еще повсюду присутствует на спортивном комплексе в Петровском парке. Барельеф, представляющий человека с острой бородкой, украшает вход в административное здание. Внутри главного холла нет ни одного почетного стенда без его образа. На руководящих этапах управления все высшие функционеры имеют погоны. Ясно, что это офицеры КГБ и милиции.

… В самой Москве началась новая эра. Охота за долларами открыта и в «Динамо». Закрытые теннисные корты уступили позиции приватному клубу «Петровский парк». Годовой взнос составляет от шестидесяти до семидесяти тысяч рублей, при том, что средняя зарплата советского гражданина -400 рублей в месяц. Там несколько лет назад играл в теннис и парился Юрий Чурбанов, зять Брежнева, который сейчас находится в заключении. Сейчас там играют и парятся нувориши Москвы. Охотничьи угодья «Динамо» тоже стали доступны для имущих клиентов, оплачивающих счета валютой.

… «Ни у кого нет интереса, чтобы «Динамо» исчезло», — заявляет Валерий Сысоев. Сидя в пластмассовых креслах гигантского стадиона, где легендарный Яшин заставлял публику ликовать, он смотрит плохую игру мужчин, которые составляют посредственную украинскую команду. Жалкая ничейная партия не дает ему забыть свои заботы. Член КПСС, народный депутат, генерал КГБ не имеет никакого желания стать членом оргкомитета по ликвидации общества. Лично он должен многое потерять…»

* * *

Сразу после выхода журнала мне позвонила из Рима генеральный секретарь UCI Карла Джулиани и сказала: «Господин президент, а мы, оказывается, многого о вас не знали…»

Потом в репликах, которые пошли в спортивной прессе, были даже вопросы, адресованные главе МОК Хуану-Антонио Самаранчу: как вообще могло получиться, что столько лет у него под боком — в высшем руководстве международной спортивной федерации — находился генерал КГБ?

Тема, безусловно, была щекотливой, а для того периода времени — так просто взрывной. Никто же не знал предыстории. В частности того, что я никогда в жизни не занимался оперативной работой, а получил генеральские погоны, поскольку «генеральской» была сама должность председателя «Динамо». Но я по-прежнему до конца не понимал, что вокруг меня происходит. Почему так стремительно вокруг образуется совершенно осязаемый вакуум? И главное — что со всем этим делать?

В конце сентября я почувствовал себя совсем плохо — не было физических сил. Продолжал чем-то заниматься, куда-то ходил, но в буквальном смысле еле передвигал ноги. В таком состоянии дотянул до двадцать седьмого декабря и все-таки решил обратиться к врачу.

Врач, который дежурил в поликлинике в тот день, был не моим участковым, поэтому на все жалобы, что очень сильно болит спина и отдает куда-то под лопатку, просто распорядился дать мне каких-то таблеток, не сделав даже кардиограмму. Из поликлиники, понимая, что никуда просто не доеду, я зашел на работу к приятелю, чей офис располагался поблизости, выпил у него литра два воды, поскольку во рту постоянно сохло, отсиделся до вечера, немного пришел в себя и все-таки добрался домой. Поскольку лучше мне не становилось, наутро я все-таки вызвал врача, и лишь тогда мне сделали кардиограмму. И немедленно отправили на скорой в госпиталь — в реанимацию.

Пока в госпитале оформляли все бумаги, я упорно отказывался признавать, что чувствую себя совсем паршиво, пытался шутить на тему, что под Новый год ни в одном госпитале не найдешь приличного врача, а значит, и ложиться в больницу нет никакого смысла, но начальник медицинского отдела, с которым я был в хороших отношениях, принес мне лист бумаги и ручку, чтобы я написал расписку об отказе от госпитализации, и вполголоса произнес: «Валерий Сергеевич, ваше право поступать как угодно, но я бы категорически не советовал…»

В реанимации я провел тогда четырнадцать дней. При первом же обследовании на сердце обнаружился довольно большой рубец от перенесенного на ногах инфаркта средней тяжести и еще два рубца поменьше.

Эти четырнадцать дней стали для меня очень непростым испытанием. Когда лежишь практически без движения, опутанный проводами, а из палаты через день кого-то увозят на погост, сразу начинаешь как-то переосмысливать собственную жизнь, смотреть на нее под иным углом. Тем не менее, я выкарабкался. 15 января меня перевели в общую палату, а уже на следующий день меня навестил Шамиль Тарпищев, который привел с собой Бориса Федорова, ставшего впоследствии вице-президентом Национального фонда спорта. Тогда я, собственно, впервые этого человека и увидел.