Групповая гонка. Записки генерала КГБ - [49]

Вот таким образом первым президентом фонда был назначен первый заместитель председателя правительства России Алексей Михайлович Величко.

Тогда я еще я не знал, что над идеей создания именно такого фонда уже давно параллельно со мной работали Иосиф Кобзон и хорошо известный в околоспортивных кругах Отари Квантришвили. Узнал об этом случайно: однажды мы с Кобзоном разговорились, и он обмолвился, что даже устроил Квантришвили выволочку — со словами:

— Пока ты телился, Сысоев уже все создал!

Идея у моих оппонентов была чисто комерческая: открыть фонд, взять в свои руки стадион и Петровский парк и по согласованию с тогдашним мэром Москвы Юрием Лужковым устроить там рынок — по той же самой схеме, что была реализована в Лужниках после того, как стадион приватизировали.

Лужков потом не раз пытался меня продавить насчет рынка. Но я уперся: вернисаж какой организовать — пожалуйста. А рынок не получится — талантом не вышел…

А вот в лице Квантришвили я тогда получил врага.

Первый раз наши с Отари пути пересеклись еще до Московской Олимпиады. Как-то ко мне пришел один из наших динамовских тренеров по борьбе Айдын Ибрагимов. Сам он был в свое время чемпионом Европы, потом осел в Баку, стал тренировать. А тогда и говорит: мол, среди судей есть один, который нам очень бы на Олимпиаде пригодился. Но его наверняка не допустят, поскольку у человека судимость.

И назвал имя Квантришвили.

Я пошел с этим вопросом к Богданову. Тогда между «Динамо» и ЦСКА шла постоянная негласная борьба — чьих представителей в олимпийской команде будет больше. Вот мы и решили закрыть глаза на не совсем безупречное прошлое Отари и его связи с криминальным миром, о которых тогда уже шла молва: в конце концов, не за границу человек работать едет.

Через год после тех Игр я уехал в отпуск в Ялту. И в один из дней встречаю в гостинице Квантришвили — в окружении достаточно большой компании кавказцев. Он тогда мне чуть ли не в ноги кинулся — благодарить.

Во второй раз мы встретились только десять лет спустя, когда в «Динамо» был создан первый в стране профессиональный футбольный клуб, а я стал его первым президентом.

* * *

Меня тогда часто спрашивали — мог ли я забрать клуб себе, приватизировать его на свое имя. Такой мыслью, честно говоря, я тогда вообще не задавался: прекрасно понимал, что если даже захочу это сделать, биться за клуб мне придется сразу с двумя могущественнейшими структурами — МВД и КГБ. Это было равнозначно тому, чтобы просто лечь под каток. Ну и зачем? Хотя молва все равно ходила, что клуб я создал исключительно для себя. То есть украл.

Одна из основных проблем, с которой мы столкнулись при регистрации, заключалась в том, что в стране не было прецедентов создания профессиональных команд в принципе. Многие вообще не понимали, как это делать, с чего начинать. На регистрации, помню, меня спросили: что входит в уставной капитал? Я тогда первым вмонтировал в органы государственной регистрации совершенно новое для нашей страны понятие, сказав:

— Уставной капитал — это наша интеллектуальная собственность. Тренеры и игроки команды.

Для меня во всей этой истории была еще одна сложная внутренняя составляющая. Футбол, как многие другие игровые виды спорта, это каста, которая отрицает приход в свою среду людей со стороны. Футболистам, если вы не говорите на одном с ними языке, невозможно ничего объяснить, с ними невозможно спорить, вам столько наговорят в ответ, что убедят что они работают больше всех и тяжелее всех. В этой сфере, безусловно, были и прогрессивные люди — во всяком случае, мне повезло работать с истинными корифеями. Такими, как Михаил Якушин, Гавриил Качалин, Бесков — с Константином Ивановичем мы вообще общались семьями до последних дней его жизни. Эти люди знали о футболе все, но не чурались привлекать специалистов из других видов спорта. Помню, например, как из легкой атлетики взяли Леню Бартеньева, и он заставлял команду бегать с барьерами в теннисном корте — чтобы поставить игрокам правильный вынос бедра. Футболисты ведь почти все бегают неправильно — в этом отношении мало у кого поставлена техника. Просто те тренеры, с которыми начиналось мое общение в «Динамо», были на такой вершине своего профессионального мастерства в иных футбольных аспектах, что умение максимально быстро бегать не было главным.

Когда я стал президентом клуба, первым делом сказал себе: «Ты — велосипедист. Даже если будешь сидеть с ними в одной лодке, все равно останешься чужим. Потому что для них ты из другого мира. И не питай иллюзий, что когда либо сумеешь стать «своим».

Если бы я был человеком бизнеса и имел какой-то капитал, возможно мне было бы проще развивать клуб, как бизнес. Просто в тот период я не понимал, что мыслить нужно именно так. С учетом моего накопившегося к тому времени управленческого опыта можно было бы продолжать совершенствоваться уже не в управленческих, а в бизнес-сферах. Но я в гораздо большей степени был увлечен тем направлением, которое знал досконально. То есть организационно-административным. Мне все это нравилось. А после того как случился путч, «Динамо» расформировали, и я в 49 лет в одночасье стал никому не нужен, и вовсе погрузился в работу клуба с головой.