Групповая гонка. Записки генерала КГБ - [47]

Мне было непонятно другое: почему ни Виталий Смирнов, который был членом Международного олимпийского комитета, ни второй наш член МОК Константин Андрианов не взяли на себя миссию хотя бы попытаться обосновать нецелесообразность того бойкота. Возможно, там тоже имелись свои политические или конъюнктурные расстановки — не знаю.

Смирнов потом несколько раз упоминал в своих интервью о том, что в Москву в связи с бойкотом приезжал Самаранч, но никто из высших руководителей его так и не принял. Но Самаранча в Политбюро и не могли принять, учитывая его франкистское политическое прошлое. Позиция партийных органов в СССР в этом вопросе была достаточно жесткой и автоматически становилась позицией партийных органов большинства социалистических стран.

Жизнь в ЦК вообще текла исключительно по своим, порой очень циничным законам. Вот лишь один пример: когда Сергей Павлович Павлов был первым секретарем ЦК ВЛКСМ, Эдуард Шеварднадзе занимал такой же пост в ЦК комсомола в Грузии. Понятно, что они много общались и были в дружеских отношениях. После работы в Спорткомитете Павлова отправили послом в Монголию, затем — в Бирму, а Шеварднадзе стал министром иностранных дел. И когда Сергей Павлович вернулся, тот даже не захотел с ним встречаться — не принял. Почему — понятно: по понятиям Политбюро, Павлов был уже изгоем, битой политической картой. Встретишься с таким — а вдруг попросит о чем-то? Придется обещать. Ну и зачем?

Сам я сохранил в себе больше позитивных встреч с властью, нежели негативных. Негативные старался сразу вычеркнуть из памяти, хотя их было достаточно. Например — знакомство с Юрием Чурбановым.

Я тогда еще был замом у Богданова в «Динамо», Петр Степанович и попросил меня однажды научить Чурбанова играть в теннис. Деваться было некуда, я же офицер. Как-то мы сидели с Юрием Михайловичем на теннисном корте, разговорились, и он вдруг говорит: мол, так давно у матери не был…

Я спросил:

— А она где живет-то?

— Да здесь недалеко, — отвечает, — на «Соколе».

Меня это убило, честно. Просто вот растоптало. Я был страшно удивлен этим, думаю: ну, мало ли, может, какие-то отношения не сложились, или вето какое в связи с женитьбой на Галине Брежневой на человека наложено. Так бывает, конечно, что ребенок, переехавший в город и чего-то там добившийся, начинает стыдиться своих сельских родителей. Просто у меня никогда не было этого комплекса, напротив, я всегда подчеркивал и старался сохранить в себе то, что мне дала мама. А тут — такое…

Вторая наша встреча с Чурбановым могла обернуться для меня и вовсе плачевно. В МВД заместителем министра тогда был Борис Тихонович Шумилин. Участник войны, белорус, уже достаточно пожилой человек удивительно тонкой душевной организации — из породы людей, с кем хочется быть рядом, хочется их слушать и самое главное — у них учиться. На стадионе шла реконструкция, я был за руководителя, поскольку Богданов уехал в отпуск, и вип-ложу мы переместили в обычное помещение, сделали там отдельную выгородку. Вместо стульев поставили самые обыкновенные солдатские табуретки — тяжеленные, с дыркой посередине, чтобы было удобнее рукой брать, накрыли их чем-то мягким, чтобы гостям сидеть удобнее было.

В общем, идет матч, команда «Динамо» проигрывает 0:1. В этот момент в ложе появляется со всей своей свитой Чурбанов и начинает с порога, при всем народе крыть Бориса Тихоновича в этой выгородке последними словами. Тот стоит, ничего не отвечает — только желваки ходят.

У меня, честно скажу, в глазах в тот момент помутилось. Рядом стоял Николай Александрович Шашков — контр-адмирал, председатель спорткомитета Министерства обороны, и я чувствую, он меня за руку как клещами схватил и шепчет:

— Валера, ты одурел совсем? Брось немедленно!

А я, оказывается, уже в табуретку вцепился и от пола ее отрывать начал, чтобы в Чурбанова запустить.

Так что Шашков меня тогда реально спас.

* * *

На Игры в Лос-Анджелес советская делегация все же поехала. В эту команду входили все наши представители в международных спортивных объединениях: президенты и вице-президенты федераций, судьи, члены всевозможных комиссий, переводчики. В том числе, Смирнов. Руководителем делегации решением ЦК назначили меня. Хотя ехать на те Игры я и без этого должен был по любому — как президент Международной федерации велоспорта.

В один из дней Игр ко мне обратились Самаранч и Хорст Дасслер. Была исключительно частная встреча — совместный ужин в ресторане, на котором присутствовал еще один крайне интересный для меня персонаж — глава оргкомитета предстоящих Олимпийских игр в Сеуле корейский генерал Ро Дэ У. Впоследствии — перед самыми Играми-1988 — он стал президентом республики Корея, преемником бывшего военного президента страны генерала Чон Ду Хвана.

В ходе этого ужина Самаранч спросил:

— Как считаете, СССР будет участвовать в Олимпийских играх в Сеуле?

Сейчас уже известно, сколь серьезное влияние на Самаранча оказывал Дасслер. Игры в Сеуле открывали дверь на Олимпиады для представителей профессионального спорта, а значит — и для спортивного бизнеса. Животрепещущий интерес Хорста, как и Ро Дэ У, к этому вопросу был мне абсолютно понятен, но Самаранч своим вопросом сильно поставил меня в тупик: я же не мог отвечать за возможные решения Политбюро? Все это я постарался тогда объяснить, добавив, что мой ответ в этой ситуации был бы скорее положительным, нежели отрицательным.