Группи: Sex, drugs & rock’n’roll по-настоящему - [72]
Вечером я вернулась домой и нашла записку от Дэйви. Видимо, его впустил в дом Тед, который предупредил, что я вернусь с рабочей вечеринки довольно поздно. Дэйви некоторое время подождал меня, а потом ему надоело и он ушел. Я пожалела, что заставила его ждать, но больше ничего не почувствовала. В письме говорилось: «Скукожившись, нерешительный мальчишка сидел в углу и бубнил себе под нос что-то о самовыражении. Вдруг он пересек комнату и распахнул окно настежь. Одним резким движением он оторвал член и швырнул его на улицу, где тот взорвался мерцающей галактикой, оросив весь Бэйсуотер шафрановым соком разложения».
Чуть ниже Дэйви приписал: «Дорогая К., прости, не дождался. Авось скоро увидимся, как знать. Не злишься? Д. От бедного маленького агнца, сбившегося с пути».
Как я и говорила, это была неделя писем.
Глава 26
Я вовсе не злилась на Дэйви. Что было, не изменишь. Он хотел продолжения отношений, но на своих условиях, и до той ночи я еще колебалась. Теперь же мне стало ясно, что пора порвать с ним, пока не поздно. Дэйви, должно быть, почувствовал перемену, потому что в нашу следующую встречу даже не стал обсуждать со мной ту ночь; мы просто перекинулись парой вежливых фраз. Перед отъездом в Штаты он позвонил попрощаться, и мы договорились, что будем оставаться на связи, что бы это ни значило.
В конце концов случилось неизбежное: я вернулась к Гранту. Вполне очевидно, что наши с ним отношения теперь перешли в совершенно новую фазу. Я могла спокойно ему звонить, не боясь нарваться на шквал грубостей. Впрочем, я тоже сменила тактику и предпочитала сама дожидаться его звонков, и звонил он вполне регулярно. Видимо, я сдала какой-то мифический экзамен, благодаря которому Грант научился принимать меня такой, как есть. Кажется, я даже выросла в его глазах, потому что вовсе не страдала без его внимания. Я прекрасно понимала, что он позвонит, как только ему захочется меня увидеть. Сам Грант, разумеется, ни капли не изменился. Но если раньше он обращался со мной как с грязью, теперь я доросла до ранга прекрасной грязи. Я умудрилась частично разрушить стену независимости, которой Грант себя окружил, и мне хотя бы дозволялось стирать его вещи. Раньше он унижал меня за поползновения постирать его белье, а теперь принимал мою заботу, добавляя вдогонку претензии по поводу носков, которые следовало еще и заштопать. Однажды он заявил, что я должна подыскать ему девиц с большими сиськами, потому что ему нравится большая грудь, а у меня она слишком маленькая. Я возразила, что не собираюсь служить ему сводней, и задрала нос.
— Да я просто буду их трахать, — заверил он. — Ничего серьезного.
— Ну конечно, — усмехнулась я. — А вдруг одна из них пойдет по моим стопам — влюбится в тебя и не отстанет?
— Таких сумасшедших не бывает, — безапелляционно заявил он.
— Я не сумасшедшая, и ты мне нравишься, — возразила я.
— Нет, ты сумасшедшая.
— Да нет же!
— В любом случае, не так уж я тебе и нравлюсь.
— Нравишься! — запротестовала я.
— Ты все время спишь с другими мужиками, — поддел Грант. — Не то что бы я возражал… Я ведь постоянно сплю с другими бабами.
— Если ты и так спишь с другими, зачем мне искать тебе девиц с большими сиськами?
— Просто мне лень заниматься этим самому, — сказал он. — Я лишь забочусь о здоровье. Пишут, что мужчине в моем возрасте постоянно нужен секс, чтобы не сойти сума.
— Где ты прочитал такую ерунду?
— Не твое дело. Приведи мне побольше женщин… тех, у которых большая грудь… и все будет в порядке!
— Посмотрим, — уклончиво ответила я.
Пусть сам ищет себе девок, а я не желаю ничего знать. Конечно, в глубине души мне не хотелось, чтобы он спал с другими. Меня пугала мысль, что Грант встретит другую и влюбится в нее по уши. Впрочем, характер у него слишком суровый, чтобы запросто влюбиться, и к тому же он признался мне, что ему по-прежнему трудно цеплять девчонок. Скорее уж девицы выбирали его, чем он их.
— Только будь осторожен, — предостерегла я его.
— Почему, позволь поинтересоваться?
— Можешь что-нибудь подхватить. Кругом куча болезней, и далеко не аутоиммунных.
— Я болел только тем, чем заразился от тебя. Венеричка — это по твоей части.
— Вообще-то, — парировала я, — теперь я сплю только с тобой.
Я постоянно напоминала ему, что он у меня единственный. По-моему, это мило, даже если технически не совсем верно. Я как раз замышляла очередную измену: мне очень хотелось затащить в койку одного красавчика, который покупал билеты в кассе «The Other Kingdom» каждую неделю. Обычно я не смотрю на посетителей, просто отдаю билет и сдачу. Но этот парень разбросал деньги по всей стойке, и я взглянула на него, пока мы совместными усилиями пытались собрать монеты. При виде его лица у меня внутри все перевернулось: они с Беном из Satin Odyssey были похожи как две капли воды. На мгновение мне показалось, что это и есть Бен, но стоило ему раскрыть рот, как я почувствовала разницу — у парня был сильный северолондонский акцент. Мы перекинулись парой фраз, и я поощрительно улыбнулась ему, вручая билет.
Когда на сцене появились хедлайнеры вечера The Shadow Cabinet, я пошла в зал. Они играли тяжелый рок, и мое внимание привлек их клавишник, которого я заметила еще на том выпускном вечере, где подцепила Энди из The Elevation. Я оглянулась в поиске того симпатичного посетителя, но его нигде не было, и я, прислонившись к колонне, сосредоточилась на концерте. Клавишник сидел вполоборота ко мне, но его заслоняли колонки. Со своего места я видела только скрытое длинными волосами лицо, правую руку, проворно порхающую по клавишам, и затянутую в бархат правую ногу в модном ботинке, которым он жал на педали. В последнее время я пристрастилась к тянучке с гашишем, которую предпочитала съесть после самого активного наплыва посетителей, чтобы остаток вечера провести слегка под кайфом и послушать концерт. Чтобы насладиться выступлением, мне хватало небольшой порции, после которой я могла спокойно закончить рабочие дела. На третьей песне The Shadow Cabinet я отметила, насколько круто они звучат и как глубоко затягивает их музыка. Все участники группы были по-своему привлекательны, но я не могла отвести глаз именно от клавишника. Поскольку он меня зацепил, мне казалось, что все волшебство исходит от него и что он знает, как на меня действует их музыка. Мне не удавалось разглядеть его лицо, я даже почти не помнила, как он выглядит, поэтому полностью сосредоточилась на его руке. Я прямо-таки влюбилась в эту руку, которая через музыку управляла моим сознанием. Влюбилась настолько, что мне хотелось почувствовать ее прикосновение. Скоро я так глубоко погрузилась в фантазии о встрече с клавишником, что даже забыла о музыке. Я не сомневалась, что он мне понравится, потому что заранее влюбилась в того, кто так круто играет. Меня будоражили не столько сексуальные фантазии, сколько мысль, что этот богоподобный музыкант может стать моим, если я очень захочу. Присмотревшись к его ногам, я заметила, что на нем такие же штаны, как у Джейсона. Потом я перевела взгляд на длинные темные волосы, которые колыхались в такт его движениям, когда он склонялся к клавишам, чтобы сосредоточиться на особенно сложных аккордах. Кисть руки по-прежнему оставалась единственной обнаженной частью тела, доступной моему взгляду, и я снова уставилась на его пальцы, внимая волшебным звукам, которые они извлекали, пронизывая мое сознание. Когда выступление закончилось, я с удивлением поняла, что хочу этого парня. Я не собиралась предпринимать никаких шагов, лишь осознала свое желание. Клавишник меня действительно зацепил.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.