Группа крови - [27]

Прислуга вызвала врачей. Скорая карета ехала три часа. Конечно, к нам, в юсуповскую усадьбу, неблизкий путь, но могли бы поспешить.

Я умираю.

Аппендицит, гнойник, а операцию не назначили.

Я умираю.

Вспомнила. Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.

Я умираю.

Всё.

Статья из энциклопедии Брокгауза – Ефрона (в современном правописании):

Базедова болезнь. – Этим именем называется заболевание, описанное впервые в 1840 г. Базедовым, имеющее следующие симптомы: сердцебиение, ускорение сердечной деятельности, усиленную пульсацию головных и шейных сосудов. Впоследствии к этим первоначальным симптомам заболевания присоединяется опухание щитовидной железы (зоб) и выпячивание глазных яблок (Ехорhtalmus). Причина заболевания лежит, по всем вероятиям, в паралитическом состоянии сосудодвигательных нервов головы и шеи, заложенных в шейном симпатическом сплетении. Болезнь эта встречается преимущественно у женщин, особенно в молодые годы, и имеет очень продолжительное течение (месяцы и даже годы). Часто базед. болезнь появляется внезапно, после ранения головы, сильного испуга или психического возбуждения. Лечение ограничивается, по преимуществу, укрепляющей диетой, железом, хинином, переменой климата, речными купаниями и применением гальванизации симпатического шейного сплетения.

Дачная местность, зимний пейзаж

В ранней молодости я дружил с музыкантами и художниками, а писателей не знал буквально ни одного. Не то что друзей, но и просто знакомых не было. Сторонился, словно предчувствовал будущее взаимное раздражение. А как ему не быть, если теперь все наоборот: кроме литературных людей, в иной месяц и словом ни с кем не перекинусь… Поначалу человек живет свободно, но с возрастом становится слаб, труслив и укрывается от мира в толпе себе подобных, а потому неприятных. Впрочем, и в те давние времена молодости мой выбор компании был, теперь можно признаться, подсознательно корыстным. Дружба с музыкантами давала доступ к захватившей меня еще в отрочестве джазовой музыке – она была полузапретной, американскими пластинками торговали из-под полы, нарываясь на срок, но у музыкантов всегда было что послушать. А уж на редкие концерты отечественных джазовых гениев только с помощью этих гениев и можно было прорваться. К тому же большая часть советских джазменов принадлежала к числу так называемых стиляг – щеголей, носивших западную, желательно американскую, одежду и вообще придерживавшихся американского стиля во всем. Изображать потенциального противника было интересно, поскольку немного рискованно…

Что касается художников, то склонность к общению с ними объяснялась еще более материальными причинами. Кроме искреннего восхищения их ловкостью в ручном труде, которым, пренебрегая духовной составляющей, я считал всякое пластическое искусство, мною руководили соображения прямой пользы: многие художники имели мастерские, частично – и весьма умело – превращенные в жилье, как правило, довольно просторное. Там можно было переночевать и даже пожить месяц-другой, стараясь не путаться у хозяина под ногами, там можно было перехватить чаю с бутербродом, а то и рюмку, туда приходили девушки, тянувшиеся к искусству, особенно к непризнанному… В нищей и бездомной молодости все это было существенно.

Теперь из них, звезд советского андеграунда, остались только несколько старых друзей, чьи телефоны записаны в памяти моего мобильного и уж пребудут там до тех пор, пока не настанет время стирать, один за другим – абонент навсегда недоступен, он находится вне досягаемости сети и останется там во веки веков. Аминь.

Среди тех, кому пока еще можно позвонить, есть живописец и график, признанный мэтр, едва ли не классик современного отечественного искусства, чьи работы очень прилично продаются и на родине, и даже в Европе. Поскольку сочинение это абсолютно документальное, назовем его, чтобы остался неузнанным, N.

Итак, N., многими считающийся порождением новых времен, мне хорошо знаком больше тридцати лет, и все тридцать он менялся непрерывно, каждую минуту становясь новым в полном соответствии с обновлением самого искусства. Когда-то с фотографической точностью переносил на холст все безобразие позднесоветского быта и именовался суровым реалистом, теперь, как положено, изображает нечто, требующее долгих пояснений, – концептуалист… Нет, не новые времена породили его, а он и подобные ему создали эти времена. Его товарищи по цеху и поколению, закостеневшие, упершиеся лбами в стену принципов и навыков, бедствовали, подвергались уничтожающим рецензиям новейшей критики после каждой выставки. В результате элементарно не хватало на жизнь… А N. постоянно и почти безоговорочно хвалили. Он и еще с десяток удачников его возраста крутились в галереях, ездили на биеннале (иногда за счет министерства, соответственно, эстетики), продавали работы, строили загородные дома со стеклянными мансардами, так что сразу было видно – не просто нувориш живет, а творец, маэстро…