Грозовой август - [103]

Иволгин вышел во двор, увидел у соседней фанзы своих разведчиков, подошел к ним и онемел. В фанзе и вокруг нее лежали сваленные в кучу трупы китайцев. На каждом след пули или ножа. Рядом ползал, рыдая, старик китаец в травяном балахоне.

Фанзу, видно, пытались поджечь, но дождь ли этому был помехой, или палачи торопились уйти и делали все второпях — огонь погас, не успев разгореться.

Танкисты сняли шлемофоны, опустили головы. Илько почувствовал, как по его щеке катится слеза.

— Та шож цэ робыться на билом свите... — скорбно прошептал он.

Десантники не могли долго задерживаться у этого страшного зрелища: надо было выполнять боевое задание. Они сели на бронетранспортер и поехали дальше. У развилки дорог Ван Гу-ан замахал рукой вправо.

— Хаонлинь, — произнес он.

Иволгин вспомнил: китаец на Бутугуре рассказывал, что в Хаонлини он укрывался у одного старика, когда сбежал из Мукдена. Повернули вправо. Километрах в пяти, за реденькой рощицей, показалась еще одна деревенька. Это и была Хаонлинь. Что их там ждет? Десантники крепче сжали автоматы. Иволгин рассматривал фанзы, серые плетни, стараясь определить, есть ли в деревне японцы. Деревушка тоже оказалась пустой, на улицах и огородах — ни души.

Бронетранспортер подошел к земляному валу, который опоясывал деревню. Автоматчики соскочили с машин, готовые открыть огонь.

Тишина.

Иволгин глядел на вымершую деревню и не мог понять, что все это значит. Возможно, и здесь походил длинный самурайский меч? И может быть, японцы сидят в засаде?

За валом, на огороде, темнела узкая полоска чумизы, над нею желтыми лепестками горели на солнце подсолнухи, краснели маки, на грядках лежали длинные огурцы, огромные арбузы и продолговатые желтые дыни.

— Наверно, японцы ждут, когда мы пойдем дальше, — предположил Бальжан Баторов.

Из-за угла вышла тощая черная свинья. Ван Гу-ан обрадовался. «Если свинью не съели, значит, японцев в селе не должно быть», — рассудил он, вскочил на земляной вал и громко крикнул:

— Роско! Хо!

И тут же безмолвная деревушка огласилась свистом, криком, собачьим лаем. Из-за глинобитных фанз, из кустов орешника, зарослей гаоляна и чумизы высыпали китайцы и, размахивая руками, бежали к машине, стоявшей за огородами.

— А-а-а! Хао, хао![22] — загудела, загалдела ожившая деревня.

Озадаченные такой неожиданностью, десантники вскинули было автоматы, но тут же поняли — к ним бегут не враги.

Бежали китайчата, загорелые костлявые мужчины, женщины. Одеты они были в самые невероятные одежды, сшитые из спрессованного сена и заячьих шкурок, какие носили, наверное, первобытные люди. Китайцы окружили машину, наперебой совали бойцам сорванные на ходу арбузы, пахучие дыни, длинные огурцы.

Последним притащился, дрожа и задыхаясь, хилый старик. Его худое, землистое лицо было испещрено глубокими морщинами. Это оказался Джао Линь, укрывавший когда-то Ван Гу-ана. Он плохо видел, но по голосу узнал Ван Гу-ана. Сползавшая с плеч старика рваная одежда открывала обтянутую дряблой кожей широкую грудь. Джао Линь подошел к Иволгину, протянул большой арбуз, пошевелил губами.

Сергей смущенно улыбнулся:

— Спасибо. Куда же нам столько?..

У бронетранспортера возник целый ворох арбузов, дынь, огурцов. Танкисты и десантники, не евшие со вчерашнего утра, набросились на арбузы, ели жадно, взахлеб, угощали стоявших вокруг китайцев.

Около старого Джао Линя крутился его приемыш Ю-ю — мальчонка с откинутой за спину соломенной шляпой. Он боязливо притрагивался пальцами к броне, взвизгивал, отбегал прочь. Иволгин разрезал арбуз, поддел ножом красное сахаристое сердечко и подал китайчонку.

— Держи крепче.

Ю-ю взял подарок, поклонился. На вид ему было лет четырнадцать. Худенькое, мускулистое, загоревшее тело отливало темной бронзой, не успевшие еще налиться силой руки двигались проворно. А любопытные широко расставленные глаза так и бегали по сторонам — шустрые, с озорными огоньками. Короткие брови вразлет похожи на приподнятые крылья бабочки. Когда Ю-ю улыбался, брови-крылышки вздрагивали, точно хотели оторваться и улететь.

К удивлению Иволгина, китайчонок прилично говорил по-русски. Мог бы быть переводчиком и адъютантом для особых поручений.

— Где ты научился говорить по-нашему? — спросил он китайчонка.

— Моя лаботай луска батюска, — ответил Ю-ю и пояснил, что он делал у русского попа: чистил ботинки, разогревал самовар, бегал на базар за фруктами, веселил хозяина. Китайчонок вдруг встал по команде «Смирно», приставил руку к соломенной шляпе и четко прошел строевым шагом.

— Лаза, дыва, тыли — ига, лянга, саньга! — отсчитывал он и вдруг запел под ногу старинную солдатскую песню про то, как писал царь японский в письме русскому царю:

«Завоюю вся Ласея, сам пылиеду зить Москву!..»

«Хлена, хлена, хлена, хлена», — отвитяла луска цаль.

Выходит, святой отец обучал китайчонка военному делу, да еще таким песням!

— Ты посмотри, как рубит строевым!

— Старшина Цыбуля пятерку бы ему не пожалел!

Иволгин достал из кармана звездочку, прикрепил ее к шляпе Ю-ю.

— Бери на память!

Китайчонок упал на колени, начал кланяться. Иволгин поставил его на ноги, сказал строго: