Грозовое лето - [74]

— Я туда пойду! — без объяснения оказал Загит.

Назифа всплеснула руками и взвизгнула.

— Ты же немощный, как былинка, тебя ветер сдует!

— Авось да устою, — подбодрил себя улыбкой Загит и начал с военной сноровкой одеваться.

Трофимов замялся в нерешительности: посылать Загита он не имел права, но и отговаривать его ему не хотелось.

— Смотри сам, браток…

— Да чего тут рассусоливать, Николай Константинович, я же солдат партии, а сегодня вечером предстоит боевая операция! — с обидой сказал Загит. — А вот тебе я не советую туда идти: заседание пойдет на башкирском языке, и ты помощником мне не будешь.

— Я тебя провожу! — с вызовом произнесла Назифа.

— А теперь я в свою очередь не рекомендую вам идти с мужем, — мягко, но настойчиво сказал Трофимов. — Башкиры, к сожалению, еще не почитают женщин полноправными политическими деятелями! Это очень плохо, но пока с этим приходится считаться… Я доведу Загита до Народного дома.

Когда Загит, бледный, пошатывающийся от слабости, но решительный, уверенный, появился за сценой, Сафуан и Нигматулла разинули рты, переглянулись с отчаянием: затея опять не удалась…

— Ты зачем пришел? Ведь тебе же врач не разрешил, — пролепетал Сафуан.

— Какое это имеет теперь значение: разрешил — не разрешил… Вы вот без разрешения канткома партии устроили это заседание! — грубо сказал Загит, решив сразу припугнуть Сафуана.

Однако к Сафуану быстро вернулась всегдашняя спесь.

— Прошу здесь не командовать! — завел он пронзительно. — Специальный уполномоченный башкирского правительства Нигматулла Хажигалиев прибыл из столицы для проведения юбилея!

— А кто сделает доклад?

— Нигматулла! И я… и я выступлю!

— И я выступлю, — ровным, но угрожающим тоном сказал Загит.

Речь Нигматуллы состояла из безудержного восхваления «вождя нации» Заки Валидова; составу Башревкома отводилось второстепенное значение; успехи автономии, по мнению оратора, были исторически беспримерными, но они были бы еще значительнее, если бы ревкомовцам не мешали русские… Нигматулла политично не произнес «русские коммунисты», но слушатели верно его поняли, и в зале раздался недовольный ропот.

Сафуан Курбанов высокопарно, прямо-таки молитвенно, согласился с наркомом продовольствия и торговли и предупредил собравшихся, что русские дают через «Башпомощь» зерно, муку в долг, а не безвозвратно, — придется расплачиваться с лихвой, исключительно золотым песком, а не бумажными советскими, царскими или колчаковскими деньгами.

— Вы еще с этим пособием наплачетесь! — погрозил он пальцем слушателям.

Из заднего ряда послышался пискливый, благоразумно измененный голосок:

— От наркома продовольствия нам помощи как от бычка молочка!

Слушатели рассмеялись, затопали сапогами по половицам, посыпались сердитые возгласы:

— Тебе-то что? Закрома лопаются от прошлогоднего урожая!

— В аулах детишки пухнут от голода!

Обрадовавшись, что юбилейное заседание идет не по составленному Сафуаном и Нигматуллой плану, Загит быстро подошел к краю сцены, вскинул голову, провел рукою по волнистым волосам, призывая этим к вниманию, и сказал сердечно:

— Товарищи! Коммунисты, советская власть и вождь угнетенных народов Ленин дали башкирам автономию…

— А сейчас хотят отобрать и вернуть нас к царским временам! — крикнул, размахивая руками, Сафуан.

— Не ври! Никто не зарится на нашу автономию! — укоризненно заметил плечистый красноармеец, сидевший в первом ряду в обнимку с винтовкой, как с девушкой.

— А почему они вмешиваются в наши дела? — грозно сверкая глазами, спросил Сафуан.

— Помогают! — подхватил Загит. — Помогают советом, зерном, деньгами, книгами…

Нигматулла сидел, выпятив обширное брюхо, играл пальчиками в бороде и сверлил затылок Загита ненавидящим взглядом. Наконец он уловил удобный момент и проворчал:

— Не забывай, что ты башкирский сын! Я ведь тебя, сопляка, с пеленок знаю.

— Точно, агай, точно, ты мой земляк и знаешь меня с рождения! — согласился Загит. — Происходит Нигматулла-агай из бедной семьи…

На лице Нигматуллы появилось умиротворенное выражение: «Слышите? Слышите? Такой же бедняк, как и вы!..»

— На беду, мой земляк, когда вырос, забыл голодное детство, превратился в стяжателя, ростовщика, хозяйчика, в паука, сосущего кровь из бедняков! — продолжал Загит, содрогаясь от гнева.

Нигматулла завертелся на стуле, теряя дыхание от неожиданности.

— Стыдно клеветать на своего брата башкира! — бросился ему на выручку Сафуан. — Уходи с трибуны!..

Но уже было поздно, слушатели прониклись симпатией к Загиту: ведь они знали его военную доблесть, они слышали, как его истязали в тюрьме.

— Пусть, пусть говорит!

— Не затыкайте рот человеку!..

«Ты, продавшийся русским коммунистам джигит, боишься, что я тебе отомщу за спаленный тобою еще до германской войны магазин? Обязательно и непременно отомщу! — клялся Нигматулла, багровея. — И как этот полоумный Сафуан не успел тебя придушить в тюрьме!..»

— Всю жизнь Нигматулла обманывал для барыша своих же башкир, обижал, грабил! Из-за золота на убийство пошел!.. Нашему земляку Шарифулле кусок меди продал как золотой самородок, довел его этим до нищеты, до сумасшествия! Из-за золота он искалечил моего друга Гайзуллу, а жену свою Нигматулла-агай замучил, посадил в муравейник, и она, бедная, от позора облила себя керосином и сожгла!