Грозный год - 1919-й - [27]

Кауфман бросила в пепельницу погасшую папиросу и устало откинулась на спинку кресла, а он, точно разбежавшийся человек, на пути которого встретилась стена, отошел к окну, стал смотреть на кремлевский двор, чтобы как-то унять свое волнение.

- Есть телеграмма Свердлова на имя Кирова, - не оборачиваясь, через некоторое время проговорил Шляпников. - Ему поручается оборона города и края. Он уже начал вершить здесь всеми делами! Меня же отзывают в Москву. По личному распоряжению Ленина. Это, конечно, нехорошо, и неизвестно еще, чем кончится. Но что бы там ни случилось - я по крайней мере избавлюсь от этой проклятой Астрахани... Да, штучка же этот Киров! Он тут вам покажет, где раки зимуют. - И он снова зашагал по кабинету.

- Думаете? - Кауфман усмехнулась. - Это же Астрахань, азиатчина. Здесь не такие еще деятели ломали голову.

- Но этот напорист. С крепкой хваткой! - Шляпников стиснул кулак, вспомнив, как на общегородской партийной конференции Киров разделал его под орех. Позор этот трудно ему было перенести.

- Напорист-то напорист, а репутация его уже подмочена, Александр Гаврилович. Украли-таки пять миллиончиков!.. - захихикала она, зажав ладонью рот. - Знаете, что говорит народ?

- Знаю... Угнали машину с деньгами или пустую потопили в проруби... Судить должны их за это.

Кауфман рассказала о своем разговоре с водолазами на Волге.

- Я сделала все, чтобы они бросили поиски машины. Пусть теперь Киров ищет новых водолазов. В Астрахани их не скоро найдешь!

- Ну-ну, молодчина ты у меня! - Шляпников потрепал ее по плечу.

Она на это ответила сочувственными словами:

- Я все думаю о вас, Александр Гаврилович, как вам помочь... Приедете в Москву, и там будут вешать на вас всех собак - и за развал этой чертовой Одиннадцатой армии, и за положение в Астрахани. С вас за все будут спрашивать...

- Будут. А что я мог поделать? - Он взял новую папиросу, закурил. Закинув руки за спину, снова стал шагать по кабинету.

- Вот об этом я и говорю... Хотя надеюсь, что у вас все обойдется благополучно. У вас такой покровитель, как Лев Давыдович!

- Да-да, на одного Троцкого вся надежда. Мы с ним ведь старые друзья, - не без удовольствия проговорил Шляпников.

- Вы хорошо знаете, Александр Гаврилович: Одиннадцатой армии как таковой больше не существует. Развалилась она, как карточный домик. Остатки же былых полков сгорят в тифу, как щепки, брошенные в огонь. Вы знаете, что такое тиф? Нет, вы этого не знаете, это могу знать только я, как медик. В городе один госпиталь и один лазарет, они не могут вместить десятков тысяч больных и раненых.

- К чему ты мне все это рассказываешь? - Он подошел к ней. - Знаю, что такое тиф.

- Садитесь и послушайте меня, Александр Гаврилович. Вы всегда говорили: "Умница ты у меня, Кауфман, министром тебе быть..."

- Говорил, говорил, и сейчас готов повторить, - с добродушным смехом ответил он и сел напротив нее.

- Многого, конечно, я не знаю, но январь и август еще повторятся в Астрахани. Казачество неспокойно. Знаю, что некие силы собирают и вооружают бывших офицеров. Тут еще прольется кровушка!.. Так что вы вовремя уезжаете.

- Пропади она пропадом, Астрахань! - Он махнул рукой. - В здешних делах сам черт не разберется!

- Вот об этом я и говорю, Александр Гаврилович... Через калмыцкую степь идут еще разрозненные группы отступающих. Ни для красных, ни для белых они не представляют ценности. Народ больной, разутый и раздетый. Но тут есть одно "но"! Отступающих прикрывает бригада какого-то кубанского казака, Кочубея, что ли...

"Чертова баба, не знаешь, к чему она клонит весь этот разговор", подумал он и, заерзав в кресле, спросил:

- Кочубея, говоришь?

- Кочубея. Есть у вас такой?

- Есть... Анархист, хулиган, мальчишка... В Москву вздумал писать, мерзавец!.. - Шляпников не мог спокойно слышать имя этого лихого комбрига, о котором его штабисты рассказывали всякие ужасы, хотя ни разу не видели его в лицо.

- Знающие люди говорят: бригада этого кубанского казака - чуть ли не единственная сохранившаяся часть вашего фронта. Если он дойдет до Астрахани, то тогда многое может измениться в той благоприятной обстановке, которая волею судеб создалась здесь.

- Что ты просишь, Кауфман?

- Что я могу у вас просить? - Она сделала удивленное лицо, развела руками. - Вы председатель Реввоенсовета фронта, я - всего-навсего простая медицинская сестра. Я могу только советовать.

- Ну-ну, не совсем простая, конечно! - Усмехнувшись, он погрозил ей пальцем. - Что ж ты советуешь?

- Вы уедете, Александр Гаврилович, и здесь все перейдет в руки Кирова. Вы это и сами говорите. Не может ли случиться так, что Кочубей станет его главной опорой в наведении порядка в городе?

- Может, конечно. Но тут ничего не поделаешь.

- Думаете? А если не пустить бригаду в город?.. Задержать где-нибудь в степи?.. Учтите, - с плохо скрываемой угрозой проговорила Кауфман, если кто и сможет поднять ваш Реввоенсовет на штыки, так это кочубеевцы. Про них такое рассказывают!.. - Она даже передернула плечами.

Шляпников пожевал губами, сказал:

- У них нет штыков, у них клинки. Были, правда, и пики, но они их, говорят, давно побросали.