Гроза зреет в тишине - [32]

Шрифт
Интервал

Услышав последние слова, Василь зябко передернул плечами.

— Что с тобой? — посмотрев на Кремнева, всполошился Рыгор. — Заболел?

— Да нет, так, — с трудом улыбнулся Кремнев. — Вы про болото заговорили, ну... и мне одно болото вспомнилось. Едва из него выбрались!..

— Ну, из этого болота вам выбираться будет легко, — успокоил Рыгор. — Там есть дорожка хитрая, по ней и будете прогуливаться, как по прошпекту...

Рыгор потушил лампу и, на ощупь отыскав в углу весла, спросил:

— Пойдем?

...Мороз спал еще днем, и теперь откуда-то из-за озера тянуло теплом. Белые крыши хат запестрели черными заплатами, и только на земле снег лежал сплошным покрывалом, но сильно размяк и вминался ногами, как вата.

Вокруг было тихо. Испуганно прижавшись одна к другой, деревенские хаты стояли слепые и онемевшие, будто боялись взглянуть на изувеченную, окровавленную, залитую слезами родную землю...

— Часто заходят к вам немцы? — помолчав, спросил тихо Кремнев.

— Бывают и немцы. Но чаще — полицаи. Гнездо их тут, в Путьках.

— Что, и местные есть в полиции?

— Есть, — нехотя ответил Рыгор. — Одного и ты хорошо знаешь. Помнишь, охотник был такой, Цапок, на хуторе жил? Вот он и верховодит в Путьках. Набрал себе банду — с миру по бешеной собаке, разных изменников да дезертиров, и охотится теперь не за зайцами, а вырезает семьи коммунистов и партизан...

Цапок... Острая боль пронзила сердце. Цапок! Тихий, молчаливый человек! Сколько раз он, Василь Кремнев, ночевал с Цапком на берегу реки или в лесу, делил с ним хлеб, ел уху из одной миски. Обыкновенный был человек, даже добрым казался. Всегда первым кидался дрова собирать для костра. Вам, говорил, городским, несподручно такое дело, нежные вы. И улыбался. И откуда было знать тогда, что за этой улыбкой, за этими белыми зубами притаилось жало гадюки?

«Ну что ж, Юрка Цапок! Попробуем встретиться еще раз!» — мрачно вздохнул Кремнев и спросил у Рыгора:

— Лодка на пристани?

— Кто же теперь лодки на пристани оставляет? Спрятал. Ты иди к своим, я туда сейчас приду. А то еще кто увидит нас вместе.

Они разошлись. Кремнев вернулся к разведчикам. Многие, улегшись прямо на снегу, спали.

— Что, не встретил? — увидев командира одного, с тревогой спросил Галькевич.

— Видел. Сейчас будет здесь.

В этот момент действительно послышался тихий плеск воды, и из-за недалекого мыска вынырнула лодка.

Это была она, «Чайка». Василь знал ее давно. Еще до войны он не раз ездил на этой лодке вместе с Войтенком и Филиповичем удить на той стороне озера окуней-горбылей. А было и так, что перегоняли они «Чайку» по канаве на реку Тихая Лань и плыли далеко вниз, в лесную глушь, к Чертову омуту или еще дальше — удить язей.

То было давно. И, наверно, безвозвратно прошли те добрые времена, остались воспоминания да сама лодка...

— Где вы тут? — притормозив веслом «Чайку», тихо позвал Рыгор.

— Тут, дядя Рыгор, тут, — отозвался Кремнев. Он подхватил лодку за высоко задранный нос и втащил на берег. Рыгор поздоровался со всеми и повернулся к Кремневу:

— Сразу всех не заберу. Семь человек, больше везти опасно. Сам поедешь с первой группой?

— Сам-то сам, но ты не сказал, куда плыть?..

— Под Кривую сосну. Знаешь такую?

— Но там же на берег не ступишь, — удивился Кремнев.

— Ступишь. Возле самой воды берег держит неплохо. Дальше не ходите, утонете.

— Ясно, товарищ начальник! — шутливо козырнул Кремнев и приказал: — Аимбетов, Яскевич, Крючок, Бондаренко, Шаповалов и вы, Мюллер, — за мной!

«Чайка» заметно осела в воду — груз был не малый — но весел послушалась легко и сразу же ходко подалась вперед, направляясь к противоположному берегу, терявшемуся в темноте.

— Эй! Вась! — догнал Кремнева тихий тревожный голос Рыгора. — Где камни, помнишь?

— Помню, все помню! Не волнуйся! — отозвался Василь и снова налег на весла.

Озеро мирно слало. Неподвижная, темная, почти черная вода казалась густой и липкой, как машинное масло. Она неохотно расступалась перед острым носом «Чайки» и снова разглаживалась, застывала.

Время от времени на черной поверхности появлялись островки длинной, густой волокнистой травы, — той самой травы, на которую, если нет под руками другой наживки, можно ловить окуней. Возле островков травы, воткнутые наискось в дно озера, торчали жерди-притыки.

«Неужели и теперь здесь ловят рыбу?» — подумал Кремнев и тронул веслом одну из притык. Тонкая верхушка треснула и тихо легла на воду, почти не потревожив ее. И Кремнев вздохнул: сгнили притыки, истлели...

Когда «Чайка» прошла середину озера и впереди обозначился берег, Кремнев начал приглядываться к воде еще более пристально, боясь наскочить на те самые камни, о которых его предупреждал Рыгор Войтенок. А наскочить на них было просто, особенно тому, кто плохо знал Зареченское озеро. Огромные серые валуны прятались в воде по самые макушки, и только в тихий час, когда на озере не было волн, три или четыре из них вдруг будто приподнимались на цыпочки и высовывали из темной глубины сбои крутые лбы, словно хотели погреться на солнышке и посмотреть, что делается на беспокойной земле.

Сегодня было тихо, и камни должны... Да вон они, слева. Один, два, еще два... «А всего их тут тридцать шесть, и глубина воды возле них — пять-шесть метров», — вспомнил Василь и опустил весла.


Еще от автора Алесь Андреевич Шашков
Пятёрка отважных. Лань — река лесная

Остросюжетные и занимательные повести известных белорусских писателей в какой-то мере дополняют одна другую в отображении драматических событий Великой Отечественной войны. Объединяют героев этих книг верность делу отцов, самоотверженность и настоящая дружба.СОДЕРЖАНИЕ:Алесь Осипенко — ПЯТЁРКА ОТВАЖНЫХ. Повесть.Перевод с белорусского Лилии ТелякАлесь Шашков — ЛАНЬ — РЕКА ЛЕСНАЯ. Повесть.Авторизованный перевод с белорусского Владимира ЖиженкиХудожник: К. П. Шарангович.


Лань — река лесная

Остросюжетные и занимательные повести известных белорусских писателей в какой-то мере дополняют одна другую в отображении драматических событий Великой Отечественной войны. Объединяют героев этих книг верность делу отцов, самоотверженность и настоящая дружба.


Рекомендуем почитать
«С любимыми не расставайтесь»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.