Гроза на краю Вечности - [3]

От станции — час езды на автобусе, потом пешком через лес — и вот он, пункт назначения — старый полуразрушенный блиндаж. Земляная насыпь, бетонные плиты и черный провал входа, как врата в преисподнюю… Страшно-то как, Господи! Ну кто меня сюда звал?!

* * *

Все началось в восьмидесятом году, во время Московской Олимпиады. Отцу на работе как инвалиду войны выделили путевку в пансионат Звенигородский — на двадцать четыре дня. И мы всей семьей отправились отдыхать. Было мне тогда тринадцать лет, характер я имела почти мальчишеский, поэтому очень скоро не осталось ни одного окопа, траншеи или воронки в окрестностях, которые я не обследовала бы самым тщательным образом, собрав — на зависть школьным приятелям — солидную коллекцию осколков и стрелянных гильз. К тому же на дне окопов густо росла земляника, создавая дополнительный стимул моей следопытской деятельности.

Но вот что странно: первая и самая главная моя находка — старый блиндаж — вызывала во мне чувство куда более сильное, чем обычное любопытство, — чувство тревоги и неизвестности. Это оно мешало спуститься вниз по крутым ступеням в темное, гнилое отверстие. Это оно удерживало меня наверху, на лесной поляне, где солнце золотило стволы корабельных сосен, а густая трава доходила почти до пояса. Рядом лениво гудели шмели, стрекотали кузнечики, запах цветов и хвои кружил голову. А оттуда, из глубины, тянуло сыростью и тяжелым холодом, как из могилы. И казалось, стирается зыбкая грань между прошлым и настоящим, и слышны далекие выстрелы, словно где-то еще гремит, не умолкая, давно оконченный бой…

Это был не просто блиндаж. Это была моя тайна. Тайна, в которую я так и не решилась войти. Может быть, потому, что уже тогда понимала — там, внутри, ничего нет. И боялась разрушить иллюзию, хрупкую веру в чудо. Или знала, как знаю сейчас, что чудеса происходят с теми, кому они нужнее всего… Я была беззаботна и счастлива и не имела причин заглядывать в старый блиндаж. Прошлое пугало меня. Оно и теперь пугает. Но сегодня причина есть, и она сильнее тревоги и страха…

* * *

Это был странный сон.

Я стою у стены в длинном деревянном бараке, где играет духовой оркестр, танцуют пары в военной форме, и моя солдатская гимнастерка ни у кого не вызывает удивления, даже у меня. И все же я здесь чужая, словно старше всех на целую вечность — не возрастом, но чем-то иным. Может быть, даром предчувствия… Ко мне подходят, приглашают танцевать, — я отвечаю отказом. Но вот, наконец, открывается дверь, входит группа молодых офицеров, стряхивая с шинелей мокрый снег, весело переговариваясь, смеясь… И там, среди них, тот, кого я жду, кого узнаю сразу, — мой отец. Он совсем юный, как на фронтовых фотографиях. Двадцатилетний младший лейтенант… Я смотрю на него так пристально, что он чувствует этот взгляд, оборачивается и с улыбкой идет через весь зал — к незнакомой девчонке, откровенно разглядывающей его из дальнего угла.

— Разрешите вас пригласить? — спрашивает с учтивым поклоном, рисуясь и стесняясь одновременно.

Я молча делаю шаг навстречу. И вот мы танцуем, глядя друг другу в глаза. Танцуем вальс Березку. Я помню каждый такт, каждое движение… Моя рука лежит на его ладони, наклонившись, он что-то шепчет мне на ухо, — какой-нибудь милый вздор, — но я не различаю слов, только смотрю на него, — и он, наконец, смущается под этим настойчивым взглядом.

Музыка смолкла. Он отводит меня на место, с явным облегчением расставаясь со странной партнершей. И тогда я говорю ему то, ради чего пришла сюда, — одну единственную фразу:

— Через много-много лет у тебя будет дочь, очень похожая на меня…

В то время мне исполнилось семнадцать, и я считала себя совсем взрослой.

Когда я рассказала свой сон отцу, он удивился:

— Знаешь, а ведь это со мной было. Осенью сорок третьего, когда мы стояли в резерве в шести километрах от Кеми. В бараке был клуб запасного полка, вечерами в нем устраивали танцы, играл духовой оркестр. И даже женская рота там была. И я хорошо помню девушку, которая сказала мне эти слова…

Потом как-то странно посмотрел на меня и улыбнулся растерянно:

— Ах ты, мой мистификатор!.. — сказал так, словно старался отогнать наваждение.

Через два года отца не стало.

А этот сон возвращался ко мне несколько раз — почему-то всегда весной, в канун Девятого мая…

* * *

По колено в грязи, с рюкзаком за плечами я стою у входа в блиндаж. Однажды в детстве он показался мне туннелем, ведущим в прошлое. Сегодня я проверю это и шагну в неизвестность — ради встречи с отцом. Я уйду в ноябрь сорок первого — в страшный бой, отголоски которого слышатся здесь до сих пор. И буду идти по войне два года — на север, к Карельскому фронту, к городку под названием Кемь. Там, в резервном полку, в гарнизонном клубе я встречу юного лейтенанта и буду с ним танцевать. Весь вечер — или один вальс. Вальс Березку… Мне так много нужно ему сказать — в перерыве между боями… А в голове крутится одна единственная фраза:

— Через много-много лет у тебя будет дочь, очень похожая на меня…

…Медленно, шаг за шагом, я спускаюсь по скользким ступеням и вхожу в старый блиндаж.