Гроза - [3]

Мир был слишком тесен, в толпе абитуриентов встречались знакомые лица, и Лера уехала поступать в другой город – туда, где её никто не знал. Поступила на бюджетное место – без взяток, исключительно своим умом. Жилось в общаге суматошно, всё время хотелось есть и спать, а деньги от бабушки и матери поступали нерегулярно – приходилось подрабатывать репетиторством, раздачей рекламных листовок, написанием контрольных и курсовых для ленивых, но обеспеченных студентов. Но как ни слипались глаза от бессонных ночей, как ни бурчало в животе от голода, любви всё равно хотелось, и во второй раз у неё завязались отношения с девушкой на третьем курсе университета – с кошачьи-пластичной, вкрадчиво-ласковой сероглазой Наташей, слегка картавой, интеллигентной обладательницей чувственных пухлых губ и нервных, тонких ноздрей. Они всерьёз строили планы на совместную жизнь, но испытания временем их чувства не выдержали. Наташа пыталась переделать Леру «под себя», учила, воспитывала, а та молчаливо и неосознанно сопротивлялась давлению на свою личность. Ссоры, ревность, размолвки тяготили обеих, и к диплому всё как-то само остыло и сошло на нет – без крика и драм, но с тупой тоской под рёбрами и сосущим под ложечкой душевным голодом.

Когда бабушка умерла, трёхкомнатная квартира досталась Лере. В далёком прошлом остался ремень и вздрагивающие чашки на столе; теперь Лера, а точнее, уже Валерия Геннадьевна остановила свой чёрный «фольксваген» у когда-то родного подъезда, чтобы отвезти отчима в больницу на операцию по поводу рака простаты.

– Эх, хороша ласточка, – прищёлкнул языком сильно сдавший, полысевший дядя Олег, окинув взглядом сверкающую на солнце иномарку. У него самого был кашляющий, дышащий на ладан «жигулёнок», в котором он привычно ковырялся в гараже по выходным уже двадцать лет. – У кого пришлось отсосать? А, я забыл, у тебя же другая ориентация… Тогда, наверно, отлизать или как у вас там принято?

Лера молча завела мотор, и тот ласково, негромко заурчал. Отчим восхищался низким уровнем шума и плавным ходом машины, дивился кондиционеру и прочим «прибамбасам».

– Пацана бы за руль этой красотки, – сетовал он. – А баба что в машинах понимать может?

После операции он прожил два года. Мать продала его «жигулёнка» по дешёвке.

Маша выросла в благополучной и обеспеченной семье, получила два образования – медицинское и лингвистическое, побывала замужем – по её словам, это была дань обществу и мнению родителей. Жизнь с молодым, но уже весьма успешным мужем-бизнесменом не задалась, развод последовал спустя год, и с тех пор Мария находилась в активном поиске. Она тусовалась на темных форумах, знакомилась с девушками, и за её плечами был гораздо более богатый опыт отношений, чем у Леры. Карьеру она начала с преподавания в школе английского и химии, потом устроилась в бюро переводов, где специализировалась на гуманитарных и медицинских текстах, а после её взяли переводчиком в фармацевтическую компанию. Она интересовалась прозой и поэзией, сама пописывала стихи, любила хорошие вина и вкусную еду, и было в ней что-то кошачье, изящно-хищное. Её вкрадчивая ласка чаровала и пьянила, как сладкое медовое зелье, а временами она напоминала Лере золотистую змейку, свернувшуюся в траве… Домой они ехали в одном поезде, но в разных купе. Маша курила тонкие сигареты, и под этим предлогом они провели в тамбуре почти половину дороги. Машины стихи журчали прихотливым ручейком, колосились золотой рожью, опьяняли липким соком изысканного винограда; уже на вокзале в контактах телефонной книги у Леры красовался новый номер, а душу ей грело предложение выпить по чашечке кофе.

«В самом деле, кавказская у меня кровь или нет? Вах, была не была!» – подумала Лера и разорилась на букет из пятьдесят одной алой розы.

Жар счастья заливал грудь расплавленным золотом, шумел в ушах стуком пульса, а ноги едва касались земли. Маша обволакивала душу, словно сладкий, тёплый хмель от утончённого, благородного вина, которое Лера, не поскупившись, заказала в ресторане. На сердце плясали солнечные зайчики, а с языка срывалась болтовня, лёгкая, как пена от шампанского. Больше всего Лера боялась глупо замолчать, но темы находились сами собой, и разговор казался бесконечным, неиссякаемым. В ресторане Лера не пила, так как была за рулём, но домой они взяли бутылку белого вина и десерт из клубники со сливками.

Маша уронила себе ягоду на юбку.

– Ой, можно у тебя застирать? А то пятно не вывести потом, если засохнет…

– Да, разумеется… Ванная там, – хрипло ответила Лера.

Ягода – это, конечно, был ловкий способ продемонстрировать агрессивно-сексуальное кружевное бельё – чулочки с поясом и полупрозрачный лилово-бежевый бюстгальтер. У Леры пересохло в горле: на Маше не было трусиков.

– Соблазняешь меня? – усмехнулась она, останавливаясь позади склонившейся над тазиком девушки.

С мокрых пальцев Маши капала пенная вода – прямо на Лерин загривок. Не объятия, а хватка удава Каа… Лифчик упал на пол ванной, а холодное кафельное эхо отражало бурный, прерывистый шум дыхания и звуки поцелуя.

Далее Машины пальцы безжалостно распотрошили дорогущий букет. Шаловливо закусив губку и не сводя с Леры гипнотического кошачьего взгляда, она разбрасывала лепестки по постели. Лера едва успела щёлкнуть зажигалкой и зажечь свечу на тумбочке: получив толчок в грудь, она плюхнулась на спину и ощутила на себе сладкую тяжесть тела Маши. Тёплая кожа, быстрое дыхание, влажная бесконечность поцелуя – и треск нейлоновых кружев: Лере казалось, что стаскивать эти чулки нужно непременно зубами. Может, она видела это в каком-то фильме, а может, воображение включилось. Грудной сладострастный смех Маши задевал в низу живота какую-то чувствительную точку, от которой по всему телу разбегались мурашки-молнии. Секс на первом свидании, ну да. А что делать, если влечение ворвалось в их жизни, пинком распахнув дверь? Хитросплетённые, текучие грани Машиной натуры повергали Леру в лёгкий, светлый транс: что-то в этой девушке проглядывало от Каа, от кошки и от жаркого июльского заката. А что? Такая она и должна была быть – смелая, чувственная и чуточку развратная богиня.