Гробница Крокодила - [42]
В мастерских, где Херихор занимался бальзамированием, стоял тошнотворный запах прокипяченных воловьих шкур, смолы и разложения. Но Херихор лишь вдохнул эту смесь полной грудью и улыбнулся.
– Добро пожаловать в мой Дом Перерождения. Смотрите, но ничего не трогайте.
Мастерские Херихора располагались в стороне от остальных и скрывались за высокими стенами. Пирра ни разу в жизни не видела таких чистых комнат. Все здесь сверкает: медные сита, крюки, щипцы, пинцеты, ножи из кремня и обсидиана. Сразу видно, что каждая вещь в мастерской на своем месте: корзины с рубленой соломой, чаны со священной солью, сосуды со смолами и специями, мотки бинтов.
Пирра уставилась на безукоризненно чистую известняковую плиту на треножнике. Она лежит чуть под наклоном. Ее поверхность покрыта дренажными канавками, а внизу стоит сосуд, – видимо, все жидкости стекают в него.
– Люблю чистоту, – заметил Херихор, потирая костлявые руки. Он с неудовольствием глянул на Пирру: – От живых столько грязи!
Между тем Гилас смотрел по сторонам.
– У тебя тут животные.
– Не трогай! – вскричал Херихор.
На сваях (должно быть, мастер хотел защитить их от мышей) висели так умело мумифицированные существа, что Пирра сразу поняла, кто перед ней: вот павианы, кошки, рыбы и даже – о ужас! – сокол. Но крошечные аккуратные шарики размером со сливу поставили девочку в тупик.
Ренси хохотнул:
– Пчелы. Редкому бальзамировщику по плечу такая задача.
Херихор привел их в другую мастерскую, поменьше. Там стояли два треножника. На одном лежал безошибочно узнаваемый крупный крокодил, обмотанный бинтами. Между шишками глаз лежал скарабей из зеленого камня. На второй треножник мастер водрузил длинный суженный гроб.
– Гилас сюда не влезет, – категорично объявила Пирра.
– Ничего, втиснусь, – ответил тот.
Но Пирра заметила, как он побледнел.
Деревянный гроб внутри и снаружи покрыт росписью в виде полосок, изображавших бинты. На каждой полоске разноцветные письмена. Рядом лежит расписанная лишь наполовину деревянная крышка. На ней красуются два расправленных крыла, но ни одного отверстия не видно.
– Как же Гилас будет дышать? – возмутилась Пирра.
Херихор растерялся. Похоже, об этом он не подумал.
– Просверлим дырочки, – поспешно заверил Ренси. – Гроб не закончен, мы над ним еще работаем. Видите? Он выше обычных. Это чтобы варвар туда поместился.
– Главное – оградить от него Спеленатого, – заметил Херихор. – Надо вымыть, очистить и окурить варвара, а еще я постелю в гроб циновку с особыми травами, дабы его грязная плоть не осквернила крокодила.
Все это было сказано на египетском. Когда Пирра перевела слова Херихора Гиласу, тот настолько опешил, что даже не обиделся.
– Я с мертвым крокодилом в гроб ложусь! Разве не я должен грязи бояться?
Херихор догадался, о чем речь.
– Если кто-то здесь и нечистый, так это живые! – Мастер с любовью провел над крокодилом костлявыми пальцами, стараясь не касаться мумии. – Я убираю все лишнее, – с искренним пылом продолжил Херихор. – Кишки, этот ни на что не годный мозг… Я промываю плоть вином со специями, пока она не становится легкой и чистой, будто пески дешрет. Внутри остается только твердое засушенное сердце. Я спасаю покойных, делаю их совершенными!
Ренси поглядел на друга с одобрением:
– Херихор – истинный мастер. Бальзамировщика лучше его во всем Па-Собек не найдете.
Пирра не сводила глаз с гроба, представляя внутри Гиласа.
Мальчик коснулся ее руки:
– Ничего со мной не случится.
Пирра покачала головой:
– Ты не понимаешь, что тебе грозит. Видишь все эти письмена? Нарисованные значки? Они здесь не просто так. Знаки создают то, что они обозначают. Гилас, в гробнице они оживут!
Мальчик нервно сглотнул.
– Вот почему самые опасные знаки недорисовали, – продолжила Пирра. – Смотри, у стервятников нет когтей, а у скорпионов – жала. Змей изобразили с отрубленными хвостами, а знак крокодила пронзают крошечные красные копья. Это для того, чтобы они никому не причинили вреда.
– Ну, значит, бояться нечего, – изо всех сил храбрился Гилас.
– Но кто знает, действуют предосторожности или нет? – выпалила Пирра. – Этого никто не проверял!
– Ничего со мной не случится, – повторил Гилас, будто уговаривал сам себя. Он выдавил смешок. – Ну сама подумай, Пирра: Чужак в египетской гробнице! Местные боги такого безобразия не потерпят: живо меня выкинут!
– Вот этого я и боюсь, – вздохнула Пирра.
20
Хеб продолжался почти всю ночь, и в резиденции Хати-аа все еще спали, когда Теламона разбудил крик осла. На празднике он перебрал вина, и теперь у бедняги голова раскалывалась. А еще Теламон злился на себя из-за того, что потерял в толпе Меритамен. Такая оплошность простительна мальчишке, но никак не мужчине.
Спотыкаясь, Теламон вывалился из своих покоев. Надо подышать воздухом.
Над Рекой висит дымка, а над Западным Берегом темно-розовое сияние восходящего Солнца заливает скалы. Повсюду рабы готовятся ко второму дню хеба. Пивовары мешают в чанах пиво, прачки бьют о камень мокрый лен. Сонная служанка обрызгивает землю водой, чтобы не поднималась пыль, а еще одна зевает, бросая семена в загон для уток. От аромата пекущегося хлеба Теламона замутило.
