Гробница Анубиса - [55]

Мы вдвоем спустились в сад, и там он незаметно обронил современное оружие заодно с античным в глубокий пруд, служивший резервуаром для полива фруктовых деревьев.

Исполнив это, мы отправились в приемную монастыря, чтобы расплатиться за пансион и осведомиться о расписании автобусов, идущих в Каир. Затем присоединились к Гансу и Этти, которые тем временем возились с нашим багажом.

— Нашли? — спросил брат.

— Туристический автобус, прибывший сегодня утром, отправляется в девятнадцать ноль-ноль. Нескольких кредитных билетов хватит, чтобы убедить шофера прихватить нас с собой.

Тут зазвонил колокол, зовущий в трапезную, и Ганс, глянув на часы, возопил:

— Начало второго! Отдаю все мое королевство за один гамбургер!

10

Незадолго до окончания завтрака к нам с приветливой улыбкой подошел тот самый монах, что встречал нас, когда мы только прибыли сюда.

— Я узнал, что вы уезжаете, брат мой, — обратился он к Гиацинту. — Удалось ли вам обрести в этом святом месте то, что вы искали?

— Еще не знаю. Время покажет.

— Сомнения… Да, через этот искус проходим мы все. — Монах осенил себя крестом. — Бремя вашей прежней священнической миссии было, должно быть, очень тяжко в нынешние беспокойные времена.

Мы с Гансом озорно переглянулись. Избранная нашим товарищем роль бывшего священника, приносящего покаяние, оказалась выгоднее, чем он ожидал, однако теперь ему, видно, хотелось как можно скорее покончить с благочестивой беседой. Зато наш гостеприимный монах явно не разделял этого намерения.

— А знаете, монсеньор Ферри, который часто мне пишет, отзывается о вас с большой приязнью.

Гиацинт закашлялся, пытаясь скрыть смущение.

— Ах, но я… — пролепетал он, — я уже столько лет не виделся с ним. Как он поживает? Он был выдающимся преподавателем теологии.

Монах нахмурился:

— Позвольте… Впервые слышу, что он преподавал. Я полагаю, он…

— Не обессудьте, брат мой, — снова перебил наш соратник, нащупывая удобный предлог, — но у нас остается очень мало времени до отъезда, а мои друзья не хотят покинуть монастырь, не побывав в часовне. Может быть, вы окажете нам честь, сопроводив нас туда?

Монах закивал головой и с жаром пожал ему обе руки:

— С величайшей радостью. Если вы закончили…

Таким образом мы, встав из-за стола и насилу волоча ноги, потащились в монастырскую часовню.

За этим посещением последовала краткая молитва, призванная, как пояснил наш гид, обеспечить нам Господне покровительство, когда мы двинемся в обратный путь.

— Спасибо за радушный прием, — сказал я монаху после того, как он завершил свою лекцию, посвященную местной истории. Мой братец вместе с Гансом разглядывали в это время картину донельзя кровавого содержания, висящую в дальнем конце нефа.

— Полно, не за что. Сожалею, что вы не можете погостить подольше. Возвращайтесь, когда только захотите. Здесь вы желанные гости.

Мы распростились, провожаемые множеством благословений.

— Что будем делать до отправления автобуса? — Ганс зевнул. — Еще и трех нет.

— Ты предашься сиесте, — Этти с усмешкой прикрыл ему рот ладонью, — а я покончу с упаковкой багажа.

Они направились к себе на этаж, а Гиацинт снова пошел звонить по телефону. Что до меня, я задержался во дворе, чтобы выкурить сигарету и еще раз обдумать то, что произошло с тех пор, как мы зашли в музей. Мой спутник, как только покончил с телефонными переговорами, подошел и сел на скамью рядом со мной.

— Вы звонили Гелиосу, не так ли?

Он кивнул и тоже закурил.

— Не знал, что у вашего отца проблемы с сердцем. Вы мне не говорили… — Он поймал мой испуганный взгляд. — Нет-нет, он чувствует себя прекрасно. В тюрьме с ним, видимо, случился приступ, но сейчас все уже в порядке, не тревожьтесь. Почему вы не известили нас об этом?

— Я и сам не знал. Он под надзором? В медицинском смысле слова?

— Да, меня только что заверили в этом… — Он устало махнул рукой. — Никогда бы не подумал, что Гелиос до такого дойдет. По отношению к вам. И главное, ко мне… — на мгновение запнувшись, пробормотал он.

— Однако же ему уже случалось посылать вас в самое пекло, разве нет?

— Но не подобным образом!

Рисуется он, или эта горечь, что слышна в его голосе, неподдельна?

Он в молчании докурил сигарету, раздавил окурок подошвой, и тут к нам подошел Этти.

— Ганс уснул. Рухнул, как мешок, — сообщил он.

— А ты ему в этом не помог? Так, самую малость? — поддел я его.

Братец пожал плечами:

— Он на пределе, бедный малый… — Этти примолк, потом внезапно спросил: — Скажи, Гиацинт, как священник становится наемным убийцей?

— Воспылав страстью к искусству драмы и комедии, — сострил тот.

— Не принимай меня за глупца.

Теперь он смотрел на собеседника в упор, прямо в глаза.

— Ладно, будем серьезны… Вы можете представить себе меня в сутане? — Гиацинт обернулся ко мне, призывая в свидетели, но я оставался невозмутимым. Знал, что брат никогда такого рода фразу попусту не брякнет.

— Гелиос нас всех послал на убой без малейших угрызений совести, — тихим голосом произнес Этти. — Вам не кажется, что настало время сбросить маски и сплотиться?

Гиацинт встал.

— По-моему, не только Ганс остро нуждается в отдыхе, Этти.

— Профессор Лафет! — услышал я голос у себя за спиной. Узнал монаха из приемной и насторожился, почуяв, что наш отъезд под угрозой.