Гривна - [4]

Так вот каковы эти готы! Еда и выпивка, разврат, сон, драка, еда, веселье, выпивка, парень, девушка, никакой разницы. Удовлетворившись, Эврик скатился с него. Теперь его можно было прикончить без труда. Но ведь животных и младенцев не убивают. И остальные двое тоже были теперь не опасны. Сила примера оказалась для них слишком сильна. Называют себя дьяволами, не так ли? Но Марциан-то знал лучше. То что случилось — несерьезно. Неудобство уже проходило, и никому об этом незачем знать.

Он поспешил за сестрой, нашел ее за молитвой, усадил ее на мула и попытался вскочить на свою лошадь. Его удержал острый приступ боли, поэтому он пошел пешком, ведя свою драгоценную подопечную вниз по горным тропам. Взошла луна и осветила местность, которая оказалась знакомой. Некоторое время Перпетуя была вполне довольна, распевая псалмы об избавлении, но когда ее душа опросталась, она со всей строгостью обратилась к брату и начала его упрекать за плохое руководство экспедицией. Марциан не защитил себя — он едва достиг возраста защиты — и уж точно не надо было ему падать с лошади, при столкновении с готами. И все же он чувствовал, что внес своего рода лепту, приняв то, что должно было достаться его сестре.

— Что ты смеешься?

— Я не смеюсь, сестра моя.

— Я видела твое лицо в лунном свете. Почему ты мне лжешь?

— Я не лгу.

— Марциан! Марциан! Неужели даже после этого предупреждения свыше ты не страшишься вечного проклятья? — Она продолжала бы говорить, но ее остановил стук копыт. Их преследовали.

Марциан отвел мула в тень скалы, мимо них пронесся Эврик. Он казался нежданно величественным, гривна сияла, лицо было погружено в мечту. Галоп колдовства и мщения. Он звал демона ночи. Заплутавший в холмах, этот клич показался Марциану его собственным именем.

Перпетуя ликовала.

— Да, сестра, он опять тебя упустил. Я знаю тропу, ведущую на равнину, там ты будешь в безопасности. Но прошу тебя, сестра, воздержись от пения. Твой голос звучит слишком звонко в ночи. Ты можешь потерять свою пока еще невинность.

Она открыла рот, чтобы возразить ему, но промолчала. Появление гота напугало ее, и впервые в своей жизни она сделала так, как ей велели. Склонив голову и медитируя о вселенной, чьим земным центром она полагала себя, Перпетуя позволила своему никчемному брату стать ее поводырем. Он искал песчаные участки, на которых шаги мула ложились мягко и неслышно, он выводил Её Целомудрие из предательского лабиринта холмов. Ночь светлела, по сторонам наконец появились оливы и виноградники, скоро они встретят рассвет в родительской усадьбе. Но тут появился Эврик, он скакал к ним неистово.

На этот раз кто-то должен умереть. Марциан решил, что это будет он, и выскочил на тропу, готовый к схватке, готовый быть растоптанным, готовый ко всему — поскольку таков был его долг. Но Эврик, поравнявшись, уклонился и промчался стороной, на скаку с силой нацепив обеими руками на шею юноши гривну.

— Марциан! — прокричал он, и на сей раз имя прозвучало отчетливо. Не оставалось никакого сомнения. Он исчез в отголосках этого крика, оставив за собой тонкую змейку пыли.

Марциан поднялся, смущенный. Гривна была ему как раз впору, она казалась ему частью его самого. Он потрогал ее выпуклости и обнаружил, что это — драгоценные камни. За что ему такой подарок? И так ловко преподнесенный! Проявление верхового искусства, вошедшего в легенды о варварах. Да кто они, готы, неужто просто кочевники? А может, чародеи?

Марциан взнуздал мула и повел его вперед. Так они без дальнейших приключений достигли усадьбы и обнаружили там другую картину. Ибо некоторые из рабов их свиты ночью нашли путь домой и, чтобы скрыть свою трусость, сочинили историю о великом готском войске, которое взяло в плен молодого хозяина и хозяйку. Луцилла и младшие девочки рыдали, Юстус заперся с управляющим имением, чтобы обсудить наилучший способ выкупа, соседей уже предупредили, местный легион, или то, что от него оставалось, снаряжал воинов, а епископ с готовностью произносил анафему. И как раз в тот момент, когда суета была в самом разгаре, взошло солнце, показались Марциан и Перпетуя — она, как обычно, молилась Богу, а он, высоко подняв голову, сверкал золотой гривной.

И, как заметил местный священник, печаль превратилась в радость, а пленники были взяты в плен. Марциана задушили поцелуями. Перпетуя же отклонила всякие ласки, ибо она теперь хранила себя для Небесного Жениха, и говорить она соизволила не раньше, чем переменила платье и приняла еду. Затем она изложила свои приключения так, как, по ее разумению, они происходили — и без прикрас, впоследствии добавленных епископом. Ее проповедь была сухой, а ее святость столь чрезмерной, что каждое слово рождалось мертвым.

— И после того, как я убежала из этого логовища львов, — заключила она, — началось преследование, но я заблуждалась насчет его причины, за что, по справедливости, меня никто не может винить. Я предположила, что этот Сын Велиала возобновит свои нападки, однако его намерение было совсем иным. Он преследовал меня, чтобы просить у меня прощения.

— Но как ты поняла, что он говорит, Перпетуя? — прервала ее одна из девочек. — Я и не знала, что готы умеют разговаривать.