Гривна - [2]

На несколько мгновений церемония посвящения замерла. Марциан сглотнул, перевел дух, и вот его черты вновь обрели прежние краски. Родители наклонились к нему, мать спросила, не болен ли он? Марциан покачал головой. Он был скромный мальчиком, благоговеющим, как и они все, перед своею сестрой. Его поведение казалось необъяснимым. Теперь он сидел с потупленным видом, сомкнув толстые губы — в их семье присутствовала африканская кровь, и это проявилось в Марциане.

Епископ смотрел на него в замешательстве. Ему мнилось, что юноша одержим бесом. Младшее духовенство не переставая осеняло себя крестами. Одна Перпетуя хранила невозмутимый вид. Ее глаза продолжали экстатически созерцать алтарь. Она пребывала вдали от подобной суеты. Восприняв ее урок, епископ решил возобновить проповедь, будто ничего не случилось.

Позвольте заметить (продолжал он), что в кульминационный момент, когда, казалось, всё пропало, молитва девы была услышана. Последовала вспышка молнии, гот отшатнулся и, словно пригвожденный, припал к земле. Более того, его посетило раскаяние, он смиренно последовал за Перпетуей и даже предложил ей в качестве отступного эту большую золотую гривну, которая возложена сейчас на алтарь. Она возвратилась домой целая, невредимая и торжествующая, virgo victrix. Ей удалось то, что не в силах обычному человеку. В назначенный срок, и в этом нет никаких сомнений, она подчинит своей святой цели все вокруг себя, и прекратится грязное наваждение, которое является адамовым проклятьем.

Произнося последние слова, епископ смотрел на Юстуса и Луциллу. Те отвели взгляд. Ведь именно в грехе они породили Перпетую, и в еще большем грехе — Марциана. Марциана они зачали с огромным удовольствием. А это, теперь они знали, неправильно. Плодовитость и теплота — это неправильно. Они пытались это понять и робко взирали на свою важную дочь, которая одна могла спасти их от вечного казни. По окончании посвящения они спросили Марциана, что заставило его засмеяться.

— Не помню. О чем-то подумал, ну и засмеялся, — таков был ответ.

— Твой смех может нам повредить.

— Прости, дорогой отец, я постараюсь впредь не смеяться. Однако надо пригнать коров. Страна в опасности, кругом эти готы. Можно, я пойду помогу пастухам?

— Нет, ведь сейчас в амбаре должна состояться Святая Беседа, — со вздохом сказала Луцилла. — Все должны быть там.

Так они и поступили. В амбаре было очень похоже на базилику, разве что теперь говорила Перпетуя. Она убеждала собравшихся последовать ее примеру, в особенности женщин, и вперила свои глаза-бусинки в сестер, Галлу и Юсту, веселых молоденьких девушек. Мужчины, объяснила она, созданы из более грубой плоти, они рубят дрова и носят воду, и не могут достигнуть большего. В этом месте епископ немного ее поправил. Мужчины, заявил он, также могут стяжать девственность и должны всячески поощряться в этом стремлении. Непроизвольные семяизвержения, которым они время от времени подвержены, безусловно, идут от Диавола, но это не фатально. Он воззвал к мужчинам и — тут его взгляд сосредоточился на Марциане — особенно к мальчикам в первом буйстве юности.

— Марциан хороший мальчик, — сказал его отец.

— Он утешение нашей старости, — добавила мать.

И маленькие Галла и Юста загалдели:

— Мы любим Марциана. Мы любим Марциана гораздо больше, чем Перпетую. Он мастерит нам игрушки.

Епископ раздраженно всплеснул руками.

— Игрушки?! Игрушки! О, порождения ехиднины, кто спасет вас от гнева Господня? Она, она одна, сия дева, которая согласилась временно пребывать среди нас — только она отведет от вас заслуженную кару. — Это было сильно сказано, но он был раздражен непристойной заминкой в базилике и теперь был не в настроении произносить формулу изгнания духов. Основание казалось недостаточным, поэтому он прекратил беседу и проследовал к своей повозке, запряженной волами. Его провожали все, кроме Марциана, который еще раз взорвался смехом. Ибо только он, он один, знал, как именно была сохранена девственность Перпетуи.

А сохранена она была так.

В тот день, пять дней назад, когда им встретились готы, он отправлялся в путь, не имея дурных предчувствий. Сопровождать Перпетую входило в его обязанности, он был послушен, исполнителен и готов при необходимости за нее умереть. Во время поездки она к нему почти не обращалась. Если такое все же случалось, он проезжал вперед, чтобы получить ее распоряжения, и затем возвращался назад, чтобы передать их рабам. Он не спрашивал себя, любит ли он сестру — это было недозволенным вопросом — однако он знал, что она давно относится к нему с постоянным неудовольствием. Ибо несколько лет назад он оказался замешанным в грязную историю. Одна из служанок матери стала причиной скандала, о котором он помнил до сих пор. Мать избила девушку, отец посмеялся, все сходило с рук, но тут с Перпетуей случилось нечто вроде припадка. Она призвала их всех к своей кровати и заставила его дать обещание, что впредь он никогда не будет нарушать чистоту. Это было легко пообещать, ибо он был порядком напуган, и, будучи всего тринадцати лет от роду, полагал, что плотские позывы со временем ослабнут. Перпетуя по себе знала, что это не так. Она давно ждала подобного случая и организовала священную шпионскую систему — с помощью монахов, которые начали частенько посещать усадьбу. Все делалось во имя его родителей, и они тоже наблюдали, и постепенно простота ушла из жизни. Это была цена, которую они платили за то, что в их доме воспитывалась святая.