Григорий Распутин: правда и ложь - [5]

Приблизительно это было в 1905 году»[19].

О Дмитрии Печеркине, спутнике Распутина в его паломничествах, писал и жандармский генерал А. И. Спиридович, неплохо знавший и самого Распутина, и его дочь. Дмитрий Печеркин впоследствии ушел в Афон, куда в молодые годы он ходил вместе с Григорием. Матрена Распутина пишет о том, как после ночи, проведенной в молитве, отец объявил о своем решении идти странствовать.

«— Иду.

Моя бедная мама видела, что с отцом что-то творится. Но понять ничего не могла. Первое, что пришло в голову, — отец разлюбил ее. Отец не делился с женой мыслями. Да и не принято было говорить с женщинами о чем-то, кроме хозяйства и детей. Поэтому когда он все-таки заговорил с ней о том, что намерен идти в монастырь, она от неожиданности онемела. Она ждала каких угодно слов, только не этих.

Сказала:

— Поторопись.

Об этом мне рассказала сама мама в один из приездов в Петербург к нам с отцом. Я, совсем девочка, тогда была уверена, что мама рассказывает мне об этом, чтобы показать — она разделяла стремления отца. Мама была доброй женщиной, очень терпеливой. Она всегда уважала отца, сносила все тяготы, связанные как с жизнью вместе с ним, так и с разлукой»[20].

Свои странствия Распутин начал в 1890-е. А. Варламов пишет: «Сначала он ходил в сибирские и уральские монастыри — Абалакский и Верхотурский, и, судя по материалам Смиттена, после возвращения из первого паломничества показался односельчанам странным. Один из них вспоминал, что „возвращался он тогда домой без шапки, с распущенными волосами и дорогой все время что-то пел и размахивал руками“»[21].

Впрочем, сам Распутин далеко не идеализировал жизнь странника. Вот что он писал в своем «Житии опытного странника»: «Странничать нужно только по времени — месяцами, а года чтобы или многие годы, то я много обошел странноприимен — тут я нашел странников, которые не только года, а целые века все ходят, ходят и до того они бедняжки доходили, что враг в них посеял ересь — самое главное осуждение, и такие стали ленивые, нерадивые, из них мало я находил, только из сотни одного, по стопам Самого Христа. Мы — странники, все плохо можем бороться с врагом. От усталости является зло. Вот по этому поводу и не нужно странничать годами, а если странничать, то нужно иметь крепость и силу на волю и быть глухим, а иногда и немым, то есть смиренным наипаче простячком. Если все это сохранить, то неисчерпаемый тебе колодезь — источник живой воды».

Ф. Козырев, описывая годы странничества Григория, делает интересное замечание: «Он был не только опытным, но еще и очарованным странником, скитающимся не только в поисках правды, но и красоты — дивясь божественным природы красотам, как определял этот идеал скитаний Пушкин. И вынес он из этих скитаний глубокое, опытное убеждение в том, что внимать Богу можно и не отвергая природу»[22].

Распутин не следует слепо традиции, восхвалявшей странничество и монашескую жизнь. Он все испытывает, все различает, все оценивает духовно. Вслушайтесь в эту речь: «Много монастырей обходил я во славу Божию, но не советую вообще духовную жизнь такого рода — бросить жену и удалиться в монастырь. Много я видел там людей; они не живут, как монахи, а живут, как хотят, и жены их не сохраняют того, что обещали мужу. Вот тут-то и совершился на них ад! Нужно себя более испытывать на своем селе годами, быть испытанным и опытным, потом и совершать это дело. Чтобы опыт пересиливал букву, чтобы он был в тебе хозяин и чтобы жена была такая же опытная, как и сам, чтобы в мире еще потерпела бы все нужды и пережила все скорби. Так много, много чтобы видели оба, вот тогда совершится на них Христос в обители своей»[23].

В отзывах Григория о монастырях не найти пустой восторженности, его наблюдения проникают в самую суть событий. Он пишет: «Если хорош ты был в миру, иди в монастырь — там испортят. Не по душе мне монастырская жизнь, там насилие над людьми».

Григорий Ефимович исходил множество мест, считавшихся святыми, и не только на Руси. Доходил до Иерусалима, о чем подробно писал в своем «Житии»: «Я шел по 40–50 верст в день и не спрашивал ни бури, ни ветра, ни дождя. Мне редко приходилось кушать, по Тамбовской губернии — на одних картошках; не имея с собой капитала и не собирал во век: придется — Бог пошлет, с ночлегом пустят — тут и покушаю.

Так не один раз приходил в Киев из Тобольска, не переменял белья по полугоду и не налагал руки до тела — это вериги тайные, то есть это делал для опыта и испытания, нередко шел по три дня, вкушал только самую малость. В жаркие дни налагал на себя пост: не пил квасу, а работал с поденщиками, как они; работал и убегал в кусты молиться. Не один раз пахал пашню и убегал на отдохновение на молитву. <…>

Мне приходилось переносить нередко всякие беды и напасти; так приходилось, что убийцы предпринимали против меня, что разные были погони, но на все милость Божья! То скажут: „Одежда неладная“, то в чем-нибудь да забудутся клеветники неправды. С ночлега уходил с полночи, а враг завистлив всяким добрым делам, пошлет какого-нибудь смутителя, он познакомится, чего-нибудь у хозяина возьмет, а за мной погоня, и все это пережито мною! а виновник тот час же находится. Не один раз нападали волки, но они разбегались. Не один раз нападали хищники, хотели обобрать, я им сказывал: „Это не мое, а все Божье, вы возьмите у меня, я вам помощник, с радостью отдаю“, — им что-то особенно скажет в сердцах их, они подумают и скажут: „Откуда ты и что такое с тобой?“ „Я человек — посланный брат вам и преданный Богу“».