Грибоедов за 30 минут - [68]

Село под Москвой

Сельская картина. Является М*. Всеобщее ополчение без дворян. (Трусость служителей правительства – выставлена или нет, как случится.)

Отделение 3

Зимние сцены преследования неприятеля и ужасных смертей. Истязание R* и поседелого воина. Сей юноша показывает пример, и оба умирают героями. Подвиги М*. Множество других сцен.

Эпилог

Вильна

Отличия, искательства; вся поэзия великих подвигов исчезает. М* в пренебрежении у военачальников. Отпускается во-свояси с отеческими наставлениями к покорности и послушанию, Село или развалины Москвы Прежние мерзости. М * возвращается под палку господина, который хочет ему сбрить бороду. Отчаяние……………[1] самоубийство.

<Сцена из драмы>

Петр Ан[дреевич]

Дитя мое любезное, <Наташа>!

Оставь шитье, узоры кружевные:

Не выряжать тебе красы своей

На светлых праздниках. Не выезжать

С боярами, князьями. Было время:

Ласкают и манят тебя с собой

И мчат в богато-убранной карете.

А ныне знать, вельможи – где они?…

Тот князь, твой восприемник от купели?

Его жена? Родня? Исчезли все!

Их пышные хоромы опустели.

Когда слыла веселою Москва,

Они роились в ней. Палаты их

Блистали разноцветными огнями…

Теперь, когда у стен ее враги,

Бессчастные рассыпалися дети,

Напрасно ждет защитников; сыны,

Как ласточки, вспорхнули с теплых гнезд

И предали их бурям в расхищенье.

Ты из житья роскошного обратно

В убогий дом отцовский отдана,

А мне куда с тобой?… Куда укрыться?

И если б мог бежать отселе я,

Нет! нет!.. Не оторвался б от тебя,

О матерь наша, мать России всей,

Кормилица моя, моих детей!

В тебе я мирно пожил, видел счастье, –

В тебе и гроб найду. Мой друг, <Наташа>,

Гроза над нами носится, – потерпим,

И с верою вдадимся той судьбе,

Которую господь нам уготовил.

Грустна, грустна!.. О ком же плачешь ты?

О прежних ли подругах и забавах?

Наташа

Ах, батюшка! Я плачу не о том!

Теперь не та пора…

(Рыдает)

Петр Ан[дреевич]

И те ли времена? О брате что ли?

Наш Алексей… Даруй ему господь

Со славой устоять на ратном поле.

Мне всё твердит: он будет жив.

Наташа

Нет, батюшка, я плачу не об нем.,

(Рыдает пуще прежнего)

Петр Ан[дреевич]

Когда же ты о родине печальна,

Рыдай, мое дитя, – и для тебя

Отрадного я слова не имею.

Бывало, на душе кручинно, – посох в руки,

С тобою сердцу легче, всё забыто…

Утешенный я приходил домой.

Бывало, посетишь и ты меня, отца,

Обнимешь, всё осмотришь… угол мой

На полгода весельем просветится…

А ныне вместе мы, и ним не легче!

Москва! Москва! О, до чего я дожил!..

(Растворяет окно)

Грузинская ночь (отрывок)

1

К.

Но сам я разве рад твоей печали?

Вини себя и старость лет своих.

Давно с тебя и платы не бирали…

Т.

Ругаться старостью – то в лютых ваших нравах.

Стара я, да, – но не от лет одних!

Состарелась не в играх, не в забавах,

Твой дом блюла, тебя, детей твоих.

Как ринулся в мятеж ты против русской силы,

Укрыла я тебя живого от могилы,

Моим же рубищем от тысячи смертей.

Когда ж был многие годины в заточеньи,

Бесславью преданный в отеческом краю,

И ветер здесь свистал в хоромах опустелых,

Вынашивала я, кормила дочь твою.

Так знай же повесть ты волос сих поседелых,

Колен моих согбенных и морщин,

Которые в щеках моих изрыты

Трудами о тебе. Виною ты один.

Вот в подвигах каких младые дни убиты.

А ты? Ты, совести и богу вопреки,

Полсердца вырвал из утробы!

Что мне твой гнев? Гроза твоей руки?

Пылай, гори огнем несправедливой злобы…

И кочет, если взять его птенца,

Кричит, крылами бьет с свирепостью борца,

Он похитителя зовет на бой неравный;

А мне перед тобой не можно умолчать, –

О сыне я скорблю: я человек, я мать…

Где гром твой, власть твоя, о, боже вседержавный!

К.

Творец, пошли мне вновь изгнанье, нищету,

И на главу мою все ужасы природы:

Скорее в том ущельи пропаду,

Где бурный Ксан крутит седые воды,

Терпеть разбойником гоненья, голод, страх,

От стужи, непогод не быв укрытым,

Чем этой фурии присутствие сносить,

И злость души, и яд ее упрёков,

Т.

Ничем тебя не можно умилить!

Ни памятью добра, ни силой слезных токов!

Подумай, – сам отец, и сына ты лишен.

Когда, застреленный, к тебе он был внесен

И ты в последний раз прощался с трупом милым,

Без памяти приник к очам застылым

И оживить хотел потухший взор,

Весь воздух потрясал детей и жен вой дикий,

И вторили раскаты этих гор

С утра до вечера пронзительные крики, –

Ты сам хотел зарыться в землю с ним.

Но взятый смертию вовек невозвратим!

Когда ж бы искупить ты мог его из плена,

Какой тогда казны бы пожалел?

На чей бы гнев суровый не посмел?

Ты чьи тогда не обнял бы колена?

К.

И нет еще к тебе вражды!..

Я помню о людях, о боге,

И сына твоего не дал бы без нужды.

Но честь моя была в залоге:

Его ценой я выкупил коня,

Который подо мной в боях меня прославил,

Из жарких битв он выносил меня…

Тот подл, кто бы его в чужих руках оставил.

Т.

Ни конь твой боевой всей крепостию жил,

Ни кто из слуг твоих любимых

Так верой-правдою тебе не послужил,

Как я в трудах неисчислимых,

Мой отрок, если б возмужал,

За славу твоего он княжеского дома

Сто раз бы притупил и саблю и кинжал,

Не убоялся бы он язв и пушек грома.

Как матерью его ты был не раз спасен,

Так на плечах своих тебя бы вынес он!

К.

Прочь от меня! Поди ты прочь, старуха!

Не раздражай меня, не вызывай на гнев,

И не терзай мне жалобами слуха…