Грибники ходят с ножами - [29]

— Ну как? — взволнованно проговорил я.

— Вполне приличный текст, — сухо и отрывисто произнес он.

— Ну, слава богу! — Я откинулся на спинку кресла.

— Подожди, “слава богу” скажешь в конце! — с угрозой проговорил он.

Он долго молча стучал — я весь извертелся, — потом замедлил стук.

— Как это прикажешь понимать: “Гротеск является кратчайшим путем от страдания к его противоположности”? К чьей противоположности — страдания или гротеска?

— Страдания, ясное дело!

— Пример? — строго проговорил он.

— Ну... например... сижу я дома... Полный завал! Абсолютный! И у жены, и у дочери — полный ужас! И вдруг — раздается резкий звонок в дверь, входит незнакомая волевая женщина, молча проходит в комнату, откидывает одеяла и начинает срывать с постелей наволочки, простыни, пододеяльники. “Простите, но в чем дело?” — робко пытаюсь у нее спросить. “Дело в том, что я по ошибке выдала вам чужое белье!” — “А... где наше, позвольте узнать?” — “Понятия не имею!” — гордо говорит. С огромным комом нашего белья идет к двери. “Откройте, пожалуйста!” — высокомерно приказывает. И вдруг все мы чувствуем, что нас вместо предполагаемых рыданий душит смех. Секунда — и все мы не выдерживаем, радостно хохочем! Женщина презрительно смотрит на нас: “Таким идиотам, как вы, вообще не надо белья выдавать!” Уходит. А мы не можем остановиться!.. Понятно? Страдание, неимоверно разрастаясь, не имея эстетического вкуса, перевешивает само себя, грохается в лужу. Плюс еще одна беда — и страдание переходит в хохот. Меняет полюсность. Вот так вот... Умно?

Гага молча кивнул и, снова повернувшись к клавишам, продолжал стучать.

— Так... а это — “Все проблемы возникают из-за ошибок”? Не слишком ли высокомерно?

— Нормально!

Гага застучал.

— Так — а это что за литературный прием у тебя: “...Газета гналась за грузовиком — видно, что-то хотела ему сообщить”? Не знаешь?

— Не знаю.

— Ну ладно... тебе завтра объяснят! — с угрозой произнес он и снова застучал.

Наконец он допечатал, долго сидел сгорбившись, вдумчиво попыхивая трубочкой, — я даже извелся.

— Ну, так и что? — Он поднял пытливые глаза. — По-прежнему, значит, отрицаешь социальность в литературе?

— Ну... примерно, да!

— Напрасно! Это сейчас очень модно! Большой бум!

— Знаю, ну и что? Как-то стыдно, понимаешь, говорить то, что все уже говорят. Разрешенная смелость! “То, что общеизвестно, — то уже неверно!” Слыхал?! “Смелый писатель — это тот, кто смело говорит людям то, что они и сами давно знают”. Это уже мое... Вот как, скажем, принято сейчас: ругай милицию, всяких администраторов... и все в порядке будет у тебя. А мне почему-то стыдно! Понимаю — отличнейший момент, бешеную карьеру можно сделать, именно, наверно, поэтому — не могу! Недавно иду по одной площади, ну, там толковище, как сейчас везде... И по тротуару мимо меня идет мильтон с рацией в руке. И что, ты думаешь, он в эту рацию бубнит? “Внимание, внимание!.. Купил расческу, следую домой!.. Внимание, внимание! Купил расческу, следую домой!”

— Та-ак! А может, это шифр какой-нибудь? — усомнился Гага.

— Да нет, не думаю. Закончил связь — вытащил из кармана расческу, некоторое время любовался ею, начал причесываться.

— Ну ясно. — Гага помолчал. — А потом этот же мильтон дубинкой тебя жахнет по башке — будешь знать!

— То — в другой уже момент! Или, скажем: недавно прорывались мы в ресторан, ну как всегда — с унижениями, страданиями, прорвались наконец. И — гардеробщика теперь нет! Минут двадцать ждали его! И вот появляется — седой старичок, утирает губы... ясное дело, видит нас... Но, как бы не видя нас, перекладывая какие-то тряпочки — “Поку-шали, поку-шали!” — напевает как бы про себя. То есть как бы извиняется, но — просит его понять... Колоссально понравилось! Вот что слышать надо... что давно уже никто не слышит. А классово подходить... Хватит! Подходили уже! — Я разволновался.

— Ну — а как же надо подходить?

— Художественно! — ответил я.

Гага удовлетворенно кивнул — видно, это совпало и с его соображениями, но все же подколол:

— Не хочешь, значит? Ну-ну, смотри! А то тут недавно был один из ваших — так тот все нес. Жирно, слоями! Немало капусты нарубил! Купил джинсы, джип, джус... что-то там еще. Компьютер, машинку, стиральную машину... Самолет еле взлетел!

— Но ведь страшно же на таком самолете!

— Ну, ну... смотри! Ладно — как ты работаешь, это я своим балбесам более-менее объяснил. А вот как ты живешь — будут вопросы. Писать как угодно можно — свобода творчества! А вот как жить хорошо — вот будет к тебе вопрос. — Он откинулся. — Как плохо у вас живут — это все понимают, а вот как хорошо — это непонятно.

— Рассказать?..

— Ну давай... — Он снова включил аппаратуру.

— Ну... — Я сосредоточился. — Недавно был я в Москве. На одном крупном, заметь, собрании. Догадываешься?

— Догадываюсь.

— В гостинице “Россия”, между прочим, рядом с ЦК!

— Поздравляю!

— Ну, это не суть. Главное — так сложилось, что на один день всего меня поселили.

— И то огромное счастье!

— Конечно... Но дело не в этом... Сосед! Номер двухместный, естественно, других не дают.

— Естественно, — усмехнулся он.

— Но я прежде времени духом падать не стал — надо посмотреть. Захожу в номер — человек еще спит. Раннее утро... Я пока что скромно побрился... Наконец он встает. Я радостно приветствую его. Позавтракали, грубо говоря, разговорились — мол, то да се... Он о своих проблемах мне рассказал: мол, третий уже месяц в этом номере живет, сильно устал и все никак не может билет к себе домой, обратно в Каракалпакию, достать. Так бы, говорит, еще месяц-другой пожил бы с удовольствием, но надо бы все же хоть какую-то надежду иметь — жену увидеть, детей! “Ну что же, — скромно говорю, — постараюсь тебе помочь”.