Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова - [42]

Помимо собственных экспериментальных исследований, Вавилов активно занимался реферированием статей, рецензированием и переводом книг[211], писал статьи для различных появлявшихся энциклопедий и т. п. – за год у него выходил десяток-другой публикаций (только для первого издания Большой советской энциклопедии в 1926–1947 гг. С. И. Вавиловым было написано более 60 статей).

В двадцатых годах Вавилов также начал писать научно-популярные книги: «Действия света» [Вавилов, 1922], «Солнечный свет и жизнь Земли» [Вавилов, 1925], «Глаз и солнце» [Вавилов, 1927]. Книга «Глаз и солнце» переиздавалась затем еще многократно (о ней чуть позже речь пойдет подробнее).

В январе 1926 г. Вавилов был направлен в полугодовую научную командировку в Германию, в физический институт Берлинского университета в лабораторию П. Прингсгейма (1881–1964) – известного специалиста в области люминесценции. Там Вавилов выполнил важную работу по изучению поляризационных свойств длительного свечения сахарных леденцов разного цвета. Регулярно посещая институтский коллоквиум, Вавилов видел великих физиков: М. Планка (1858–1947), М. Лауэ (1879–1960), В. Нернста (1864–1941), А. Эйнштейна (1879–1955). С Нернстом и Эйнштейном ему даже удалось немного пообщаться. В письме своему коллеге В. Л. Левшину (1896–1969) из Германии Вавилов делится впечатлением от лекции Эйнштейна ([Левшин, 1987], с. 139): «Читал он в Большой аудитории популярную лекцию об относительности. Читал он великолепно. Вид – жирного кота с толстыми руками и маленькими глазками. Сегодня меня Эйнштейну представили, и я имел счастье провожать его по Фридрихштрассе». После Берлина некоторое время Вавилов провел в Геттингене, где встречался с Д. Франком (1882–1964), М. Борном (1882–1970) и другими известными физиками.

Уже с начала двадцатых годов Вавилов включился в некоторые «внутрицеховые» конфликты московских физиков. Есть три причины, по которым на этой теме не стоит подробно останавливаться. Во-первых, по немногим сохранившимся в архивах коллективным письмам-жалобам и воззваниям к руководству с подписью Вавилова невозможно определить, насколько важна именно его роль – по сравнению с ролью других подписавших – в том или ином конфликте. Во-вторых, само содержание жалоб и воззваний, равно как и персональный состав групп физиков, участвовавших в конфликтах, постоянно менялись: эти группы и конфликты не были постоянны ни по признаку лояльности к новой власти, ни по признаку научной заслуженности и талантливости, ни по признаку принятия/непринятия новейших открытий физики. В-третьих, тщательное разъяснение малопонятной сейчас терминологии («предметные комиссии», «выборы действительных членов института», «лабораторно-бригадная проработка» и т. п.) и прочих нюансов перманентного административного переустройства высшего образования и науки, бурно проходившего в двадцатых годах, заняло бы несколько страниц. Но если попытаться максимально коротко[212] изложить всю череду конфликтов двадцатых, в которых в той или иной степени участвовал Вавилов, может получиться следующая крайне упрощенная история. В Московском университете у руководства физическими исследованиями оказалась группа А. К. Тимирязева (1880–1955; ученик П. Н. Лебедева; сын знаменитого биолога Тимирязева, его так и называли – «сын памятника»). А. К. Тимирязев, член партии с 1922 г., трижды упомянутый самим Лениным в статье «О значении воинствующего материализма», не принимал теорию относительности, а также противился привлечению на работу в университет физиков не из его круга, в том числе выдающихся (Л. И. Мандельштам, 1879–1944). Против всего этого восстала другая группа физиков, в том числе социально активная университетская молодежь. С середины двадцатых в МГУ все же были взяты на работу некоторые неприятные Тимирязеву талантливые физики – Л. И. Мандельштам, И. Е. Тамм (1895–1971), Г. С. Ландсберг (1890–1957), – но только в 1930 г., после проверки комиссией Рабоче-крестьянской инспекции, Тимирязева удалось окончательно отстранить от руководства. В ходе этой долгой эпопеи в жизни Вавилова произошли четыре важных события: он лучше узнал многих выдающихся впоследствии физиков, стал защитником теории относительности, перешел на работу в МГУ, создал себе имя социально активного и лояльного к властям молодого ученого. В 1929 г. Вавилова избирают заведующим кафедрой общей физики Московского университета, он становится также действительным членом Научно-исследовательского института физики при МГУ. Вавилов сразу уходит при этом и из лазаревского Института физики и биофизики, и из Зоотехнического института – университет становится основным местом его работы. В 1930 г. в университетской газете «За пролетарские кадры» было опубликовано сообщение (с портретом): «Сергей Иванович Вавилов – первый ударник-профессор на физическом отделении».

В двадцатых годах формируются еще две грани канонического облика Вавилова из его грядущих биографий: защитника теории относительности и специалиста по Ньютону. После своей неудачной попытки опровержения опыта Майкельсона Вавилов примкнул к сторонникам теории относительности