Гретель и тьма - [6]

— У всех есть имя, фройляйн. Так мы отличаем одного человека от другого.

— С чего вы взяли, что я человек? — Лили пристально глядела на свой неплотно сжатый кулак и медленно разогнула пальцы, явив белую бабочку — ее пятнистые крылья чуть помялись, но, видимо, не пострадали: бабочка мгновенно спорхнула прочь и присоединилась к нескольким другим, бесцельно выплясывавшим восьмерки под потолком. — Так много, — пробормотала она. — Тысячи, миллионы, по одной на каждую сворованную душу. Их уже слишком много, не сосчитаешь.

— Ах да, — согласился Йозеф, — бабочки издавна ассоциировались с человеческой душой. В греческой мифологии…

Лили сомкнула пальцы.

— Не бабочки. Они — цветы.

Йозеф глянул на Гудрун. Поджав губы, та присела, надулась и перебирала край фартука. Он откашлялся и вернулся к обсуждению исключенности Лили из человеческой расы. Он улыбнулся.

— Не вижу причин не считать вас человеком.

— Я не принадлежу к человечеству. Сначала я была чистой идеей. Потом воплотилась в существо, на которое возложена очень важная задача.

Йозеф кивнул, но от высказываний воздержался.

— А родились вы здесь, в Вене? Нет? Может, вспомните, где провели детство?

— Я не рождалась. Меня создали сразу вот такой.

— Как и всех нас, — согласился Йозеф. — Создатель вселенной…

— Вы думаете, я — ангел? — спросила Лили, глядя прямо перед собой. — Нет, я и не ангел. Уверена, вы слышали об Олимпии…

— Эрнст Хоффманн, — пробормотал Йозеф, понимающе кивая. — Красавица-автоматон из его рассказа «Der Sandmann»[16]. Разумеется, но…

— Она умела произносить лишь «А, а». Считайте, что я — примерно такое вот существо, только гораздо умнее. Машина, созданная по образу и подобию взрослой самки человека.

— Ясно. — Йозеф откашлялся. — Созданная.

— Недоделанная, по-моему, — буркнула Гудрун, стряхивая с себя воображаемую пылинку.

— Что ж, — сказал Йозеф, многозначительно приподняв плечо в ответ на реплику Гудрун. — Поскольку у вас нет имени, я стану звать вас Лили. — Он подождал возражений, но их не последовало, хотя губы ее шевельнулись. — Расскажите же нам, Лили, о вашей задаче.

Лили глянула на него всей синевой и зеленью глаз.

— Я пришла найти чудовище.

— А… И чудовище это — здесь, в Вене?

— Нет, — ответила Лили, — но он грядет. Смотрите. — Она раскрыла ладонь, и, к изумлению Йозефа, еще одна любопытно крапленая бабочка на миг задержалась там — черные точки на ее крыльях похожи на пустые глазницы черепа, — а затем вознеслась по спирали к потолку и заплясала в бесконечном танце у них над головами.

— Где…

— Суп застынет с минуты на минуту, — сказала Гудрун и постучала ложкой по тарелке. — Ешь. Мы за этим сюда и поднялись.

Йозеф выхватил ложку у нее из рук и вручил девушке.

— Поешьте немного, фройляйн?

Лили глянула на суп и сморщила нос в некоем подобии отвращения.

— Машинам не нужно есть.

— В Вене навалом народу, который бы с удовольствием его съел, скажу я тебе, — фыркнула Гудрун, приняв это замечание на свой счет. — Я тебе дам — нос воротить от годной еды. Ты кто такая вообще?

— Тихо, фрау Гштальтнер! — взревел Йозеф. — Ни слова больше.

— Ха, — только и сказала Гудрун, сложив руки кренделем на груди.

Йозеф вновь протянул ложку, ручкой вперед, приглашая Лили ее взять.

— Ну же, Лили, поешьте хоть чуть-чуть. — Не хотел он повторять историю, кормя ее, но, поскольку девушка продолжила смотреть в стену, подумал, что ничего другого не остается. Она уже наверняка проголодалась. Йозеф помешал суп и набрал немного в ложку, старательно избегая застывшего жира. — Откройте рот, Лили. — Рот был красив, губы прекрасной формы, пухлые, многообещающие, и Йозеф почти представил, как ими утолить свой собственный голод. Сердце у него ёкнуло. Ложка резко дрогнула, жидкость вылилась из нее почти вся. — Немедленно откройте рот, Лили, — сказал он настойчивее, чем хотел. — Вам нужно есть.

Получился приказ. И быть может, так и надо было, ибо Лили тут же подчинилась. Это и встревожило, и обрадовало Йозефа. Кормя ее, он едва мог смотреть, как прижимается к ее нижней губе неглубокая ложка. Время от времени появлялся розовый кончик языка и слизывал поблескивавшие остатки супа.

Лили дважды попыталась отвернуть голову, но настырная ложка не отставала. Йозеф прекратил кормление, лишь заметив, что Лили держит суп во рту, но не глотает.

— Хорошо. — Он исподтишка провел пальцем за отсыревшим воротником. — Теперь отдохните, Лили. Позже еще поговорим.

За дверью Гудрун смерила его суровым взглядом.

— Лучше б я с ней разобралась. Начнете потакать ее глупостям, и конца им не будет.

— Бедному дитя скоро полегчает.

— Ох, горбатого могила исправит, — отозвалась Гудрун, унося поднос.

Йозеф поморщился. Неужели он ведет себя настолько очевидно? Затем ему подумалось, что при Матильде Гудрун никогда бы не посмела разговаривать с ним так неуважительно.

— Пришлите ко мне Беньямина. — Он не стал добавлять любезности, чтобы смягчить приказ до просьбы. Равновесия это все равно не восстановит. — И приготовьте что-нибудь поплотнее девушке на вечер. Холодное мясо, фрукты, сыр — чтобы она могла брать руками. — Повторять кормление он был не в силах.

— А вы еще пойдете с ней разговаривать? — От взгляда Йозефа Гудрун побагровела, но глаз не отвела. — Если да, я с вами.