Грета Гарбо. Жизнь, рассказанная ею самой - [13]

У меня именно такое и случилось. Да, я научилась выгодно поворачиваться к камере, научилась играть, одним взглядом, легким поворотом головы передавать бушующие внутри эмоции, всегда точно знала, что и как делать перед камерой, но сначала все же случился тот самый роман, «чудо целлулоида». И заметил этот дар именно Мориц Стиллер.

Моша показал мне достоинства моего лица, научил демонстрировать их перед камерой. Господь подарил мне лицо Греты, Мориц заставил меня это осознать и сделал его лицом Гарбо. Просто ставил перед зеркалом и приказывал одним взглядом выражать эмоции, требовал:

– Смотри на себя, видишь, можно всего лишь глазами передать тысячи чувств, а ты гримасничаешь!

Это было непривычно для немого кино, для тех экзальтированных лент, которые тысячами снимались на разных студиях Европы и Америки. Публика не привыкла к выражению эмоций одним взглядом, ей подавай заломленных рук и надрыва во всей фигуре. Рядом с такой игрой остальных актеров моя собственная казалась серой, слабой и неинтересной. Ее так и характеризовали, правда, обязательно упоминая изумительной красоты лицо.

Я часто думаю, насколько гениален был Стиллер, опередив свое время требованием играть глазами. Фактически он подготовил меня к будущим ролям не только немого, но и звукового кино.

Считается, что когда в кино появился звук, это стало крахом карьеры многих звезд только потому, что их голоса не подходили для экрана. Ничего подобного, для звуковых фильмов не подходила их манера игры. Не понимаю, почему этого не замечают критики или режиссеры. Когда все приходится выражать только движением, только гримасами, они должны быть экзальтированны, по крайней мере, слегка. Как иначе зритель поймет, что беззвучный монолог произносится с отчаяньем? Именно поэтому моя игра признавалась пресной и бесцветной – Стиллер запрещал мне гримасничать.

А еще в немом кино крупные планы несколько иные, чем в звуковом, закатывание глаз обязательно. И техника съемки такова, что на экране лица в большой степени выглядят масками. Позже в Голливуде я столкнулась с более совершенным освещением и чувствительной пленкой, ведь прогресс не стоит на месте. Это позволило снимать крупные планы почти нежно. Вот когда пригодились навыки, приобретенные благодаря Стиллеру!

Мориц воспитывал и воспитывал меня, обучал, наставлял, однако не требуя, чтобы мои действия шли в разрез с требованиями Пабста. Это тем более удивительно, что Стиллер ни уживчивостью, ни особой тактичностью не отличался. Но он позволил мне стать звездой немого кино Европы, снявшись в «Безрадостном переулке». Роль порядочной, но очень бедной девушки, едва не скатившейся до торговли собой, могла бы стать звездной, умей я играть настоящие трагедии, но тогда я еще не умела. Моя игра снова никого не впечатлила, а лицо запомнилось.

Но у нас со Стиллером уже были другие интересы. «Сагу о Йосте Берлинге» увидел путешествующий по Европе в поисках дарований Луис Барт Майер, всесильная глава восходящей МГМ. Мое лицо не произвело на него особого впечатления, во всяком случае, не настолько, чтобы заинтересовать, а вот режиссерская работа Морица понравилась. Майер предложил Стиллеру контракт.

Для меня это могло быть крахом, тогда без Стиллера я еще была ничем, даже съемки у Пабста дальнейшей карьеры не гарантировали. Но я понимала, что отказаться от контракта с «Метро-Голдвин-Майер» Мориц тоже не может, это мечта – снимать фильмы в Голливуде. Европа Европой, но уже было ясно, что будущее кино там – за океаном.

Стиллер согласился на контракт при условии, что одновременно будет заключен второй… со мной! Майеру неуклюжая, все еще полноватая красотка с блеклой игрой была ни к чему, но он скрепя сердце согласился, предложив Морицу тысячу долларов в неделю, а мне сто.

– Грета, там ты будешь со мной! И сниматься будешь у меня. Не вздумай отказаться.

Мне и в голову такое не приходило. Сниматься в Голливуде у обожаемого Морица, учиться у него, слушаться во всем… Я согласна!

О Морице ходило и ходит такое множество слухов один другого гадостней и глупей, что даже опровергать или объяснять не хочется. Кому есть дело до того, любил ли Стиллер женщин или мужчин, был ли геем или ловеласом? Он был гениальным режиссером, умеющим не только разглядеть талант (в том числе и меня, я этим горжусь), но и преподнести его. У Стиллера я научилась играть, не просто двигаться, заламывать руки и изображать надрывные томные вздохи, а проживать своих героинь перед камерой.

Ненавижу разные техники, я актриса по наитию, лучше всего играю в первом дубле, для меня многочисленные повторения губительны. Это создавало сложности для партнеров, которым бывало трудно сделать все сразу в первых дублях, к тому же я не любила репетиций, считая, что они гасят эмоции. Я и сейчас так считаю, много раз проигранные эмоции непременно потеряют свою остроту. Разве можно сотню раз подряд по-настоящему испугаться?

Наверное, из меня никогда не получилась бы театральная актриса, к тому же я вообще актриса крупного плана, для меня кино спасение.

Вот это когда-то и уловил гениальный Стиллер. У неуклюжей семнадцатилетней девчонки он увидел не просто длинные ресницы, а умение жить взглядом. Мориц предупреждал, что мне будет очень трудно играть откровенные сцены при большом стечении народа. Так и получилось: став звездой, я требовала во время самых напряженных сцен присутствия на съемочной площадке только оператора. Мне шли навстречу.