Гренландский кит - [7]
Павел Петрович, он же Паша Пузо, как называли его между собой все, кто хорошо знал Дибуна, в тапочках и вельветовой рубахе вышел на спардек центральной надстройки и поискал глазами кого-то. Ниже ярусом стрекотали паровые лебедки, они, на шкентелях, поддерживали над открытыми в палубе круглыми люками жировареных котлов длинные пласты сала, искусные раздельщики в касках и робах, острыми как бритвы саблевидными ножами на деревянных ручках, залихватски, искуснее парикмахеров, легкими взмахами отрезали, словно играючи ножами, крупные ломти до пуда весом — куски эти исчезали бесследно, как в проруби под палубой. Перекинув через плечо шкентеля, полусогнувшись, носились по залитой кровью и слизью палубе в своих шипастых сапогах крючники, передвигая тушу полуразделанного кашалота, знаками переговаривались с лебедчиками двадцати тонных лебедок. Почти у фальшборта мастер
Вербохлест паровой пилой выпиливал из головы кита мешок с спермацевтом.
Золотистая струйка спермацета из под головы кита почти дотянулась до ватервейса и готовилась сползти в него, а затем в море. «Скоро получим новую китобазу» — подумал Дибун…
Над палубой гулял пар из открытых котлов и вечный отвратительный запах, которым была пропитана база, — к этому он давно привык. У самого борта каруселью кружились желтоглазые чайки. Из слипа выполз и лег на палубе, следующий на разделку, мертвый кит. Мастера звонко раздернули с его репицы храпцы и начали обмер кашалота от кончика рыла до развилки хвоста.
— Пишите, в длину пятнадцать метров без вершка, — крикнул обмерщику, женщине в ватной робе, помощник мастера.
Два раздельщика чинно поднимались по туше от хвоста к голове и готовились полосовать отливающее вечерней синью тело. Упираясь шипами каблуков в упругую твердь кита, раздельщик Быков начал надрез по овалу верхней челюсти, а другой крепыш малого роста Серов полосовал от глаза к грудному плавнику и дальше вдоль бока к хвосту. Весело балагуря, все это они проделывали легко, словно нехотя, лезвия ножей с хрустом полосовали кожу, открывая белое сало …
День клонился к вечеру, китобаза лениво раскачивалась в дрейфе, у ее борта на хвостовиках всхлипывали туши неразделанных кашалотов. Из их раздувшихся боков торчали концы гарпунов с охвостьем обрезанных линей.
Вечная и скучная, как этот день, работа не прекращалась для Дибуна ни на минуту.
И так каждый день — в шесть утра в его каюте начинали звонить телефоны и умолкали около полуночи, а днем капитанские советы, совещания, разборки срочных ЧП. Тяжелая заурядная работа контролера производственной скуки.
Рано утром он делал обход всех палуб. Молча. Без докладов. Работа была на лицо У кузницы лежали связки выправленных гарпунов, у прачечной горы готового к передаче мешков с бельем, на палубе у борта на грузовых сетках ящики с продуктами, свежевыпеченным хлебом, коробки с кинофильмами, пачки книг, связки ватных брюк и фуфаек, аптечки и прочее, а за бортом на хвостовиках киты, их обдувал то ласковый, то свирепый ветер. На разделочной палубе стоял треск сдираемых пластов сала, шум и стук паровых лебедок, и крики прожорливых птиц…
Павел Петрович расставался со своей упрямой деревенской простоватостью, но медленно, как старый боцман с домоткаными рубахами. О моде не думал, об удобствах зря не говорил, а получив должность и удобства при ней, окультуриться не сумел, и понял, — капитанить на китобойце было легко, весело мечталось, даже семейное счастье виделось во всех деталях житейских радостей, хотелось ласки и душевной доброты. А теперь? — Каждый вечер, он ждал часа, когда умолкнут в 22.00 в его каюте телефоны, и он вздохнет, как человек, растянется на кровати и впервые за день, взглянув на фото жены и дочек в рамке от расписания тревог, мысленно скажет им что-нибудь и уснет перегруженный дневными заботами… Иногда подумает с непонятной обидой, что его никто никогда не жалеет. Даже капитан-директор, а мог бы… «Трудись сынок, пока твоя слеза не превратится в камень», — часто утром, протирая набрякшие глазницы, вспоминал Дибун слова бабушки. И так же часто, только утром, вспоминал свою деревню, пыльную улицу, по которой он гонял на пастбище корову и большое волохатое солнце, ласковое утром и немилосердно обжигающее днем. О чем он мечтал в те годы? Где те бабушкины сказки? Где оно счастье в судьбе капитана? Осталось одно ежедневное беспокоящее душу ожидание непредвиденных событий…
Дибун был упрям и зубаст, не шел на поводу начальников, чрезмерного усердия не проявлял, боясь ошибиться, выслушивал дельные советы и только после предлагал свои решения, т. е. старался никого не подводить. Не любил интриг, не просил повышения, но надеялся, потому ждал прихода новой базы, чувствовал опасную тягу людей к лести и бездумному осуждению других по пустякам, обходил стороной непредсказуемых болтунов… Приноровился к власти над людьми и старался держаться хозяином…
Когда помполит пожаловался на экипаж:
— Направляют нам одни отбросы! — Дибун резко, почти грубо ответил:
— Зато отборные, воспитывать не надо, все видели — не подведут!
В молодости Дибун норовил повеселиться, не избегнул историй с женщинами, однажды ожегся, всегда помнил об этом и держался от них в стороне. Все считали его сметливым и надежным работником. Собой он напоминал матерого кита, был крепкоголовый, но все же в отличие от поджарого самца-кашалота имел большой живот и широкую нижнюю челюсть. Лицом выделялся, но был не пышноволос, как считала бабка, обычный пермяк, родившийся в чистый четверг: «Хлебным замесом пахнет».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
Сюжеты напечатанных в этой книжке рассказов основаны на реальных фактах из жизни нашего недавнего партийно-административно–командного прошлого.Автор не ставил своей целью критиковать это прошлое задним числом или, как гласит арабская пословица: «Дергать мертвого льва за хвост», а просто на примерах этих рассказов (которые, естественно, не могли быть опубликованы в том прошлом), через юмор, сатиру, а кое–где и сарказм, еще раз показать читателю, как нами правили наши бывшие власти. Показать для того, чтобы мы еще раз поняли, что возврата к такому прошлому быть не должно, чтобы мы, во многом продолжающие оставаться зашоренными с пеленок так называемой коммунистической идеологией, еще раз оглянулись и удивились: «Неужели так было? Неужели был такой идиотизм?»Только оценив прошлое и скинув груз былых ошибок, можно правильно смотреть в будущее.
"Идя сквозь выжженные поля – не принимаешь вдохновенья, только внимая, как распускается вечерний ослинник, совершенно осознаешь, что сдвинутое солнце позволяет быть многоцветным даже там, где закон цвета еще не привит. Когда представляешь едва заметную точку, через которую возможно провести три параллели – расходишься в безумии, идя со всего мира одновременно. «Лицемер!», – вскрикнула герцогиня Саванны, щелкнув палец о палец. И вековое, тисовое дерево, вывернувшись наизнанку простреленным ртом в области бедер, слово сказало – «Ветер»…".
«На сигарету Говарду упала с носа капля мутного пота. Он посмотрел на солнце. Солнце было хорошее, висело над головой, в объектив не заглядывало. Полдень. Говард не любил пользоваться светофильтрами, но при таком солнце, как в Афганистане, без них – никуда…».
«Шестнадцать обшарпанных машин шуршали по шоссе на юг. Машины были зеленые, а дорога – серая и бетонная…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».