Гремящий дым - [42]

Вся эта история с письмом показалась мне настолько неожиданной и оригинальной, что я решил, не мудрствуя лукаво, воспроизвести ее в своей рукописи со всеми подробностями, ничего не меняя и не переделывая.

Течение из залива

В ноябре 1944 года наш артиллерийский полк покинул Норвегию и, пройдя форсированным маршем до Печенги, погрузился там на транспорт для дальнейшего следования в Мурманск.

Осень в том году выдалась поздняя, солнечная и необычно сухая. Баренцево море было спокойно, и мы, стоя на плавно вздымавшемся носу военного транспорта, с наслаждением вдыхали свежий соленый морской воздух, лениво обмениваясь впечатлениями.

Нас было трое: лейтенант Савин — ленинградец, в мирное время кандидат географических наук, преподаватель университета; сержант Селиков — сибиряк лет под пятьдесят, человек малообразованный, но очень любознательный, и я — москвич, пришедший в армию прямо со студенческой скамьи.

Неистощимая любознательность Селикова не раз служила поводом для очень интересных разговоров в нашей компании, и на этот раз не обошлось без поучительной беседы.

Началась она довольно прозаично. Сержант, достав кисет с махоркой и свертывая козью ножку, задумчиво сказал вдруг, ни к кому не обращаясь (обычная для него манера задавать вопросы):

— Чудно как-то. В газетах, еще когда челюскинцев спасали, читал я вроде, что все северные моря зимой сплошь замерзают, а тут чистая вода, хоть и конец ноября на дворе.

— Гольфстрим, — лаконично ответил я, полагая, что этим все сказано.

— Чево, чево? — переспросил Селиков.

— Гольфстрим, — назидательно повторил я. — Так называется теплое морское течение, которое пересекает всю северную половину Атлантического океана с юго-запада на северо-восток, потом попадает в Баренцево море и согревает его воды у берегов Норвегии и Кольского полуострова.

— Неужто? — изумился сержант. — Выходит, этот, как его… Гофстрим, что ли, вроде реки посреди моря?

— Выходит, что так, — улыбнулся я. — Только не Гофстрим, а Гольфстрим.

— Это все едино, — отмахнулся Селиков. — Что так, что эдак, одинаково мудрено. Ты мне лучше скажи, откуда берется этот Гоф… тьфу… Гольфстрим?

— Течение идет к нам от берегов Америки, из Мексиканского залива, где температура очень высокая и океан сильно прогревается, — пояснил я. — Понятно?

Сержант пробормотал в ответ что-то нечленораздельное и принялся раскуривать затухшую самокрутку.

Наступившее молчание было нарушено Савиным, который вдруг начал декламировать стихи. Голос его звучал напевно и даже несколько торжественно:

…Из рассказов о героях

Дней чудесных веры в чудо,

Как ни странно, всех милее

Мне рассказ о дон Хуане

Понсе де Леон, сумевшем

Отыскать в морях Флориду,

Но искавшем понапрасну

Остров счастья Бимини…

— Тебе знакомы эти стихи? — спросил он меня, внезапно оборвав чтение.

Я пожал плечами и осторожно высказал предположение:

— По стилю похоже на Гейне. Но какое отношение имеют эти стихи к нашему разговору? Или они тебе просто так вспомнились?

— Совсем не просто так, — усмехнулся Савин. — Как это ни покажется странным на первый взгляд, процитированный мной отрывок из стихотворения Генриха Гейне (ты угадал) «Бимини» имеет прямое отношение к тому, что сейчас говорилось. И если вы хотите, я охотно объясню.

— Эх, товарищ лейтенант! — смотря на Савина влюбленными глазами, сказал Селиков. — И вы еще спрашиваете! До чего ж я люблю слушать ваши рассказы! Век бы сидел да слушал!

Сержант, столь бесхитростно выразивший восхищение способностями Савина как рассказчика, был недалек от истины. Действительно, этот человек обладал незаурядным талантом увлекать слушателей. Так во всяком случае мне казалось тогда.

— Я попытаюсь представить вам в лицах один исторический эпизод, историю одного плавания, и тогда, надеюсь, вам станет ясно, почему вдруг мне пришли на память стихотворные строки, которые вы только что слышали.

В глазах лейтенанта зажегся огонек вдохновения.

— Итак, действие первое. 1513 год. Остров Пуэрто-Рико.

— А где этот остров находится? — спросил Селиков.

— В Карибском море, в общем у берегов Америки, — отмахнулся Савин. — Не перебивай меня, сержант. Лучше слушай.

…Лучи жаркого полуденного солнца пробивались сквозь густую листву, еще влажную от только что прошедшего ливня, и рассыпались бесчисленными бликами по веранде губернаторского дома.

— Эй, Эстебан! — нетерпеливо позвал один из мужчин, сидящих в глубине веранды у небольшого столика, когда солнечные зайчики забегали по его лицу.

— Я здесь, сеньор губернатор, — откликнулся старый слуга, появляясь из-за угла веранды.

— Переставь стол и кресла так, чтобы солнце нам не мешало, да пошевеливайся побыстрее.

Слуга проворно, несмотря на преклонные уже годы, выполнил распоряжение и, застыв в поклоне, выжидательно посмотрел на своего господина.

— Принеси еще вина и фруктов и убирайся, — раздраженно бросил хозяин дома и, расплывшись в улыбке, любезно обратился к своему собеседнику:

— Итак, дорогой Аламинос, продолжим наш столь некстати прервавшийся разговор… Э-э-э, мне кажется, я не ошибся, когда высказал уверенность, что неожиданное приглашение губернатора Пуэрто-Рико посетить его весьма вас удивило?