Гремучий ручей - [103]

Ничего не произошло. Никто не ринулся. Тишину снова нарушало лишь бешенное биение их сердец. А потом раздался голос. Он был слабый, скрипучий и злой.

– Ну, чего не входишь, упырина фашистская?

За спиной у Всеволода тихо всхлипнула Татьяна, всхлипнула, оттолкнула, протискиваясь мимо него в дверной проем.

– Митяй, – позвала она шепотом. – Митяй, это я – Таня Барташова.

– Танька?.. – В голосе мелькнуло удивление, но тут же сменилось злостью: – Снова морочишь, упырина? Не понял еще, что не поддаюся я на твои чертовы штучки?

А Татьяна уже подняла керосинку высоко над головой, давая возможность Митяю рассмотреть себя, а Всеволоду рассмотреть Митяя.

Он увидел его не сразу. Взгляд шарил по утопающей в тенях комнате. Кровать, кресло, шкаф с книгами, стол, на столе – бутыль с чем-то прозрачным и огрызок хлеба, к которому воровато крадется тощая крыса. Где же Митяй?

Митяй сидел на старом, полуистлевшем ковре, прижавшись спиной к каменной стене, обхватив руками колени. Изможденный, грязный, с диким взглядом и всклокоченными белыми волосами, с исполосованной, покрытой рубцами и ранами шеей.

– Митенька, это в самом деле я. – Татьяна шагнула к нему, а он дернулся, словно уклоняясь от удара. – Митяй, я тебе не мерещусь. Мы тебя нашли.

Она присела перед ним на корточки, протянула руку, но всклокоченной головы Митяя так и не коснулась. Митяй оскалился совершенно по-звериному, кинулся вперед, с рычанием опрокидывая Татьяну на спину, вышибая из ее рук керосинку.

– У-у-упырина! – рвались из его горла почти нечленораздельные звуки. – У-убью, гадину! Голыми руками придушу!

Он и пытался придушить, тянул к Татьяниной шее пальцы с обломанными ногтями, скалил крепкие белые зубы. Ступор прошел быстро, Всеволод схватил Митяя за плечи, потащил, поражаясь, откуда столько яростной силищи в этом тщедушном, наполовину обескровленном теле. Теперь он точно знал, что делал фон Клейст с этим пацаном. Век бы такое не знать, но вот она – правда. И жить им всем с этой правдой до самой смерти. Возможно и жить-то осталось недолго.

А пламя, вырвавшееся из стеклянного плена керосиновой лампы, уже с жадностью лизнуло ковер, шустро рвануло вверх по мятой скатерти, прогоняя со стола крысу. Запахло дымом. Татьяна сидела на полу с широко открытыми глазами и словно бы не замечала происходящего, смотрела в пустоту перед собой, не помогала усмирять Митяя, не тушила пожар. Значит, придется Севе самому.

– Прости, друг! – прохрипел Всеволод и со всей силы врезал Митяю под дых.

Такого вот, буйного и брыкающегося, ему из подземелья не вытащить. А тащить, похоже, придется не только Митяя, но еще и Татьяну, так некстати провалившуюся в забытье. Из подземелья тащить и из пожара, потому что комната стремительно наполнялась дымом, и уже сейчас дышать было тяжело.

А где-то высоко над головой слышался собачий лай. Нет, не лай – яростное рычание.

– Таня, – Всеволод потянул Татьяну с пола, поставил на ноги. – Таня, нужно уходить!

В одиночку ему не справиться. Нести на руках он сможет только кого-то одного. И за вторым вернуться уже точно не успеет. Теперь уже рычал сам Всеволод, потому что нет ничего страшнее такого вот выбора…

Ему не пришлось выбирать. Слава богу, Татьяна пришла в себя, дернулась, вздохнула полной грудью, прошептала:

– Надо уходить.

Вдвоем они подхватили обмякшего Митяя под мышки, вытащили из темницы. Всеволод ринулся было к лестнице, туда, где псы и, наверняка, немцы, но Татьяна тронула его за руку, покачала головой.

– Подержи его, – велела, выныривая из-под руки Митяя и всем телом прижимаясь к глухой стене. Руки ее снова скользили по кирпичной кладке, только на сей раз не медленно, а торопливо. – Нашла, – сказала она, оборачиваясь и отступая на шаг.

Она отступала, а стена отодвигалась. Точно так же, как в часовне. Только проем здесь, под землей, оказался еще меньше. Крысиный лаз, а не проем. Но им хватило. Первым в проем сунулся Всеволод, потащил за собой Митяя, подал руку Татьяне. Она юркнула в лаз быстрой змейкой и снова принялась шарить по стене.

Дух они перевели лишь, когда стена стала на место, отсекая и сделавшийся невыносимо горячим воздух, и сизый дым, и вопль ярости. Кричал человек. Или не-человек? Фон Клейст оплакивал потерянную добычу?

Всеволод хотел спросить, что дальше, но в темноте к губам его прижался холодный пальчик. Молчи, не привлекай внимание! Вот, что она хотела, но не могла ему сказать. А потом и сказала, уже на самое ухо, едва слышно.

– Нам нужно идти.

И двинулась вперед, в непроглядную темноту еще одного подземного хода.

Всеволод поудобнее перехватил Митяя и шагнул следом, надеясь, что в этой кромешной тьме они не заблудятся и не расшибутся.

Шли долго. Ему показалось, что целую вечность, а потом что-то начало меняться. Нет, тьма по-прежнему оставалась абсолютной. Изменился воздух. Из дымно-затхлого с каждым шагом он делался все свежее и холоднее. Наверное, это означало, что выход где-то поблизости. Ведь Татьяна должна знать, что делает и куда ведет их маленький отряд.

Татьяна знала. У Татьяны просто не хватало сил, чтобы открыть самую последнюю дверь. Она так и сказала: