Грехи в наследство - [48]

— Так вы и Степана Можейко знаете?

Женщина насмешливо хмыкнула:

— Чего ж мне его не знать, если мы все в одной школе учились? Пашка, Степка, Гришка и я.

— А Гришка — это кто?

Недовольная, что ее перебили, Зинаида раздраженно буркнула:

— Видела ты его. Стакан клянчил.

То, что лохматый Гришка некогда учился в школе, в голове не укладывалось. Казалось, он так и родился стариком. Пока я пыталась сжиться с этой информацией, хозяйка с упоением предавалась воспоминаниям: — Крепко мы все дружили. Вместе по улице болтались, вместе уроки делали. Пашка, конечно, тихоня и слабак был, но мозговитый. И очень упертый. Если чего хотел, всегда добивался, чтобы по его было. Костьми, бывало, ляжет, а на своем настоит. Однажды целую зиму проболел, отстал, конечно. Говорили, на второй год ему оставаться придется. Так он, представляешь, ночами сидел и зубрил! И что ты думаешь? К концу года опять лучшим в классе стал! Мы-то со Степкой другие были и учились через пень-колоду. А Пашка... тот кремень! Сам зубрил и нас заставлял. Каждый вечер меня к Степке тащил уроки делать.

— А почему именно к нему?

Зинаида сначала вроде удивилась вопросу, потом принялась обстоятельно излагать:

— А к кому? Ко мне нельзя было, у меня пили. К самому Пашке тоже. Мы Ольге Петровне мешали.

— Мешали?

— Ну шумели, болтали, а она вечерами работала. Картинки рисовала и по выходным на рынке продавала. Подкалымливала, понимаешь? Жить-то нужно было. У нее пацан рос.

— Мать Павла Юрьевича умела рисовать?!

— А чего это ты так удивляешься? Умела! И карандашом, и красками рисовала. У нее очень даже хорошо получалось, и людям нравилось. Заказчики, случалось, даже домой приходили, но она не умела с людьми ладить. Нелюдимая, все больше молчком да молчком. Сколько раз моя мать ее учила: будь побойчей, улыбнись лишний раз человеку. От тебя не убудет, а он денежку-то охотнее выложит. А ей — что хрен по деревне! Упрет глаза в пол и отмалчивается. Высокомерия в ней было много.

— Где она научилась рисовать?

Зинаида уставилась на меня с недоумением. Похоже, никогда раньше над этим вопросом она не задумывалась.

— Насколько мне известно, она была сиротой, — заметила я. — Девчонкой приехала из деревни в этот город и поступила работать на фабрику. Где она могла научиться рисовать?

— Понятия не имею. Только мне кажется, Ольга Петровна всегда рисовала.

— Сколько лет вы ее знали?

— Да всю жизнь! Когда мы сюда въехали, мне три года было, а они с Пашкой здесь уже жили.

— Она никогда ничего о себе не рассказывала?

— Да я ж тебе объясняю, молчунья она была, твоя Ольга Петровна! Нелюдимка!

— Понятно. Ну так что там с уроками? Вы начали рассказывать, что уроки всегда делали у Степана.

— Точно. Из всех нас только у одного Степки и можно было собираться. Октябрине, Степкиной матери, все было по фигу. Шумим, пол затопчем, картошку, что она себе с сыном сварила, съедим, ей все нипочем. Веселая была, легкая...

Зинаида замолчала, уйдя мыслями в далекое прошлое, где она сама была беззаботной девчонкой, а жизнь казалась простой и длинной.

— А все равно ее тут не слишком любили, — задумчиво проронила она.

— Почему?

— Потому, что на других не походила. С виду вроде как все, а все равно другая... Со всеми была Октябрина в хороших отношениях, а дружить ни с кем не дружила. Если кто из баб к ней на минутку забегал, принимала приветливо. Помощи попросят — сделает все, что может. А вот чтоб самой к кому просто так зайти... ну, по-соседски... никогда! А уж про то, чтоб посидеть, душевно поговорить да на жизнь, как водится, пожаловаться, тут и говорить нечего. Чуралась Октябрина компаний. Говорю ж, сама по себе жила. Ну и еще бойкая чересчур была. На мозоль себе наступить никому не давала, и это тоже не всем нравилось. И к тому ж еще гулящая...

— Гулящая?

— Конечно! Сына-то неизвестно от кого прижила. Замужем Октябрина никогда не была, хотя ухажеров у нее была тьма! И какие мужики к ней сватались! Обзавидуешься! Октябрина же в ответ только хи-хи да ха-ха, а тут вдруг раз — и родила! Наши бабы, говорят, поначалу пытались разузнать, кто отец, но Октябрина одну отшила, и все разом от нее отстали. Не любила она вопросов, Октябри-на-то.

— Разве это гулящая? — удивилась я.

— А как же? Раз родила без мужа, значит, точно гулящая, — возмутилась Зинаида и осуждающе поджала губы.

— Степан как к этому относился?

— Когда маленький был, дразнили. А потом одного обидчика отметелил, другого, все разом и отстали. Он боевой рос, умел за себя постоять. Пашка в учебе первый был, а Степка во дворе. Когда подрос, всей шпаной в нашей округе командовал. Пашку вечно защищал, а тот этим пользовался.

— Как это?

— Атак! — Зинаида мигом разозлилась. — Степку вперед на обидчиков посылал, а сам за его спиной прятался. Не встречала таких?

— Встречала, — спокойно согласилась я.

Моя покладистость подействовала на Зинаиду благотворно, и она так же мгновенно отошла.

— А Степка хоть и силен был, а простота, — с усмешкой пробормотала она. — И еще баламут. Вечно что-то затевал. Бывало, Пашка книжку прочитает и нам перескажет, а Степка услышит и сразу загорится: «Что там книжка, мы свое придумаем. Не хуже». И ведь точно, придумывал. То мы на острове землянку рыли, то клад искали. У нас здесь Наполеон стоял, когда отступал, так Степка уверял, что он тут награбленные сокровища спрятал. А мы, дурачки, верили. Не соображали: тот Наполеон когда жил, да? А наши бараки когда построили?.. А то еще на чердаке дровяного сарая штаб устраивал. Мы из дома хлеба стащим и сидим, Степкины истории слушаем. Фантазер он был, любил все необычное, загадочное... У него в школе любимым предметом история была. Степка даже когда вырос, не поумнел, все разные книжки да статейки из журналов почитывал. Представляешь?