Грехи дома Борджа - [11]

Я опустилась коленями на белую шелковую подушечку, прочитала «Отче наш» и «Символ веры», затем сам кардинал, чья обветренная шея с жилами напомнила мне кусок хорошо отвисевшейся оленины, исполнил обряд причастия. Хлеб и вино, твердила я себе, просто хлеб и вино, причем не очень хорошего качества. Маленькая лепешка по вкусу напоминала бумагу, а вино обожгло мне горло. И как только донна Лукреция умудряется каждое утро съедать это на пустой желудок? Я посмотрела на нее. Она стояла рядом, тоже на коленях, с опущенной головой, и шевелила губами в неслышной и на вид бесстрастной молитве. Затем по ее сигналу я поднялась и прошествовала обратно к двери под многочисленные благословения священников.

Среди собравшихся прихожан я заметила Баттисту Фариньолу и Изотту де Мантову, но они были слишком заняты, чтобы ответить на мою улыбку: старались привлечь внимание модно одетых юношей, которые стояли, прислонившись к колонне, и громко перешептывались. Мне это показалось неслыханно греховным. В синагоге юноши и девушки встречались только после службы под бдительным оком родителей и свах. Но христиане, видимо, не считали зазорным встречаться с противоположным полом в церкви, поэтому все заигрывания взглядами или жестами, порхающими веерами и воздушными поцелуями могли происходить над склоненными головами преданных патриархов и их набожных супруг. И они еще называют Еву матерью всех грехов, хотя сами во всем виноваты.

Я также не могла не заметить Джулию Фарнезе. Таких прелестниц я до сих пор не видела – с карими теплыми глазами цвета жареного сахара и светло-медовыми волосами, обмотанными нитями огромного жемчуга под золотой вуалью. Она держала за ручку пухленького мальчишку лет четырех. Я решила, что это ее сынок Джованни, известный как Дитя Рима, хотя большинство людей наделяли его званием не столь высоким, полагая, что это ребенок понтифика Александра. Насколько его мама была красавица, настолько он был неказист, и пышный титул, казалось, никак не вязался с его круглой маленькой фигуркой. Красотка Джулия поприветствовала меня кивком, что вызвало оживление среди дам, стоявших позади нее, в основном молодых особ с пронзительными взглядами. Казалось, лишь одну из них не интересовали грядущие перестановки в рядах придворных дам, необходимые, чтобы принять меня в круг приближенных папской любовницы. Она прикрыла зевок соболиной муфточкой, а потом мне подмигнула. Я подумала, не ошиблась ли я, но вскоре выяснилось, что нет.

Во дворце в мою честь устраивали прием. Со стороны могло показаться, будто я стала очень важной дамой, но, разумеется, это было не так. Придворные закатывали пир при малейшем поводе, к тому же гостей предполагалось немного. По сути, это была дневная трапеза с последующими танцами, чтобы представить меня остальным дамам донны Лукреции, а Джулия Фарнезе исполняла роль почетной гостьи. Как только я прибыла во дворец, рабыня Катеринелла протащила меня по лабиринту коридоров и привела в маленькую комнатушку на одном из верхних этажей.

– Переодеваться, я вам помогать, – медленно произнесла она, тщательно выговаривая итальянские слова.

Около кровати стоял мой дорожный сундук. Убранство комнаты завершала этажерка и простой деревянный стул. Я увидела, что сундук уже открыт и мое лучшее платье из синего бархата разложено на кровати. Рядом с ним лежали гамурра [11] из ярко-зеленой изумрудной парчи, подбитой серебряным шелком, и жемчужное ожерелье с сапфировой подвеской.

– От моей госпожи, – объяснила Катеринелла.

Я раздулась от гордости, как индюк, что донна Лукреция одарила меня такими подарками. Разумеется, это был знак особого благоволения. Тогда я не понимала, что среди людей, владеющих таким баснословным и бессчетным богатством, как семейство Борджа в те годы, имеют значение маленькие подарки, а не роскошные. Браслетка из сплетенных волос, пустая шкатулка, в которой когда-то хранились стихи. Я не сомневалась, что стоит мне войти в зал, где проходил прием, как все головы повернутся в мою сторону, разговоры прекратятся, и придворные дамы донны Лукреции будут с трудом сдерживать зависть при виде новой фаворитки, восходящей звезды, Донаты Спаньолы, восставшей, как феникс из пепла, Эстер Сарфати. От прежней девушки из Толедо не осталось и следа, а теперешняя Доната, в бархате и жемчугах, превратилась в настоящую римлянку.

Но все получилось по-иному: лишь один человек отделился от пестрой толпы, гудевшей в зале, – та самая девушка с соболиной муфточкой, чуть старше меня, как я теперь увидела, и, несомненно, представительница семейства Борджа, с таким же точеным носом и большими, близко посаженными глазами, как у донны Лукреции.

– Я Анджела, – произнесла девушка, протягивая руку. У нее были твердая сухая ладошка и открытый взгляд. – Двоюродная сестра Лукреции. Скажем так, одна из многих. Здесь присутствует также и Джеронима, но она… испанка до мозга костей. Носит только черное, вечно торчит в церкви. О Господи, прости, совсем забыла, что ты из Испании. Хотя евреи везде евреи, разве нет? Ты ведь не настоящая испанка.

Да теперь уже и не настоящая еврейка, подумала я, не чувствуя ни малейшей обиды, а, наоборот, разоруженная откровенностью Анджелы и ее теплой улыбкой.