Грехи дома Борджа - [9]

Но как только мы встретились взглядами с донной Лукрецией, я поняла, что моя дерзость не имела для нее значения. В серых глазах сверкнула искорка. Она улыбнулась. Я ей понравилась. Без особых на то причин она во мне что-то рассмотрела, уловила сходство мыслей и не осталась равнодушной.

В эту минуту малыш, которому наскучили солдатики, расхныкался. Рабыня Катеринелла вышла вперед, но донна Лукреция отмахнулась от нее и посадила ребенка к себе на колени, а он счастливо вцепился в ее ожерелье и принялся сосать изумрудный подвесок размером с утиное яйцо.

– У него режутся задние зубки, – сообщила донна Лукреция.

– Мадонна, – произнесла я, осмелев от того, что прочла в ее глазах. Донна Адриана опять покашляла. Отец за спиной резко вдохнул. Но я продолжала гнуть свое: – Можно задать вопрос?

– Позволим этой смелой молодой особе задать нам вопрос? – обратилась она к сынишке. – Почему бы нет? Родриго говорит «да», синьорина Эстер.

– Каковы обязанности придворной дамы, мадонна?

– Ну, дитя мое, она находится при дворе. И как всякая другая женщина, ждет. Мужа, рождения детей и…

– Ты будешь исполнять волю донны Лукреции, девушка, только и всего, – добавила донна Адриана.

Полагая, что беседа закончена, я ждала, что меня отпустят, но прежде чем прозвучали какие-либо слова, двери в зал распахнулись, впустив порыв еще более холодного воздуха, от которого заплясало пламя в камине. Гонец в ливрее из алого бархата и золотого атласа, чередующихся в шахматном порядке, прошел по всему залу так, словно он был здесь хозяин, поклонился дамам и вручил доне Лукреции пергамент, сложенный и запечатанный. Ее бледное личико чуть порозовело, когда она вскрыла печать и прочитала письмо.

– Это приглашение на ужин, – объяснила она тетушке, хотя зардевшиеся щеки и сияющие глаза свидетельствовали о большем. – Разумеется, мы согласны, – обратилась она к гонцу, и тот с поклоном удалился.

Когда он повернулся, на его спине я увидела вышитое золотыми нитями слово «СЕСАР». Донна Лукреция поднялась и передала малыша Катеринелле.

– Отнеси его в детскую. Мне нужно переодеться.

Я тоже поднялась и ждала разрешения уйти.

– Мы дадим знать твоему отцу, – сказала донна Адриана.

– Нет, подожди, – повернулась ко мне донна Лукреция. Вид у нее был взволнованный. – Эстер, когда назначено твое крещение?

– Пока не знаю, мадонна.

– Тогда я велю своему секретарю переговорить с настоятелем церкви Санта-Мария-дель-Пополо и установить дату. Отныне ты будешь получать наставления от моего священника, а я стану твоей крестной матерью. Мне бы хотелось, чтобы ты взяла имя… Донаты. Доната Спаньола.

– Да, мадонна. Благодарю вас, мадонна. – Я присела в глубоком поклоне, но она лишь махнула рукой, отпуская меня.

Я присоединилась к сияющему отцу, и нас выпроводили из зала. Все это время донна Лукреция обсуждала с тетушкой платья.

Стыдно в этом признаться, но по мере того, как приближалась дата крещения, меня больше волновало платье, чем состояние души.

Хотя с донной Лукрецией мы не виделись после той первой встречи целый месяц, она сдержала слово. Ее священник каждый день являлся в наш дом, протискиваясь в дверь подальше от мезузы. При этом он осенял себя крестом и бормотал молитвы. Мы с маленьким Хаимом мчались на крышу, чтобы подглядеть за его скрытыми уловками, и у меня бока болели от смеха, когда я спускалась в маленькую гостиную, чтобы выслушать наставления отца Томмазо. Это был робкий человечек, который, казалось, получал больше страха от службы Всемогущему, чем радости. Но я старалась быть хорошей ученицей ради отца, а еще потому, что никак не могла забыть искру понимания в глазах донны Лукреции.

За день до службы черная рабыня Катеринелла пришла к нашим воротам в сопровождении лакея. Тот нес какую-то вещь, обернутую желтым шелком и перевязанную ленточками. Мне не терпелось узнать, что там внутри. Как только рабыня ушла, я размотала шелк, бросив его на гладкий каменный пол, и увидела красивый требник в красном кожаном переплете с серебряными уголками и филигранными замочками. Там еще было белое батистовое платье для крещения с тонким, как паутинка, кружевным воротником. Широкие рукава и подол украшало золотое шитье в фут высотой. К платью прилагалась белая бархатная накидка, отделанная мехом песца, с жемчужной пряжкой. Мариам, отиравшаяся из любопытства поблизости, после того как вышла открыть ворота, так и охнула при виде богатого платья. Я освободила его от обертки и поднесла поближе к бронзовым настенным светильникам.

– Осторожнее, а то дым попадет на такую красоту.

Меня, однако, больше заботило то, что свет от лампы просвечивал сквозь тонкий батист. Какая бы ни была репутация у донны Лукреции, но не могла же она полагать, что я стану в церкви на виду у всех священников и паствы в платье, не уступающем в прозрачности покровам Саломеи?

Я подхватила накидку и поднялась к себе в спальню, призвав на помощь Мариам, поскольку у меня не было личной служанки. Для начала я опустошила шкаф с нижними рубашками и бельем, раскидав по ковру ломкие веточки розмарина и лаванды, прибавив работы бедняжке Мариам, и перемерила все подряд, стоя с разведенными руками перед лампой. Тем временем Мариам внимательно смотрела, не просвечивает ли мое тело под одеждой. В конце концов мы остановили свой выбор на двух льняных рубашках и шерстяной нижней юбке. Наряд выглядел несколько громоздко, но по крайней мере, я не замерзну и не нанесу урона своей скромности.