Грех - [13]

Я сидела рядом с ним. Элизабет и Доминик расположились напротив. Доминик, попавший в западню, и Элизабет, гораздо менее независимая, чем ей это казалось. Элизабет полагала, что присутствует на семейном обеде, держалась непринужденно, и сэр Чарльз был от нее в восторге. Я прислушивалась к тому, как она реагирует на учиненный им допрос, правда, облеченный в деликатную словесную форму.

— Да, я оставила за собой студию. Я продолжаю писать: Бываю там каждый день. Однажды Доминик объяснил мне математическую сущность красоты пропорций. Но мне просто нравятся свет, лучи, прорезающие небо. Меня завораживает вид на сад или на дома, открывающийся из окна. Должно быть, нехорошо так говорить, но единственное, в чем я сейчас нуждаюсь, — это одиночество.

— Что же такого нехорошего в ваших словах?

— О, ведь все — родители, Доминик и особенно Рут — были так терпеливы и так внимательны ко мне. И, конечно же, мой сын, Стефан. Он так старался утешить меня. И поэтому дурно… неблагодарно, с моей стороны, говорить о том, что я хочу быть одна. Они так любят меня.

— А ваша живопись? Что вы сейчас пишете?

— Ничего.

— Ничего? Но вы сказали, что ходите в мастерскую работать.

— Да, правда. Я хожу туда работать. Но я не работаю.

Я не знала об этом. Буду ли я когда-нибудь по-настоящему знать Элизабет?

— Почему? — спросил сэр Чарльз.

— Сама не понимаю. Но я чувствую, что должна приходить туда каждый день. И какой-нибудь из дней станет для меня удачным.

Сэр Чарльз кашлянул. Конечно же, он был тронут.

— И что же вы делаете, придя туда?

— Сажусь и жду.

— Вдохновения? — спросила я. Оно, по всей видимости, не торопилось осенить мою сестру.

— Я пытаюсь понять, что именно мне следует сейчас написать.

— А почему бы не написать что-нибудь… — я вспомнила словечко Губерта, — очаровательное?

— Потому что в этом случае получится, что смерть Губерта совсем не изменила меня.

Наступило молчание.

— Ну, хватит. Я все время говорю о себе…

— Это похоже на тебя.

— Да.

— Что ж, за ожидание… удачного дня.

Сэр Чарльз поднял бокал. Я смотрела, как он пьет. Потом я перевела взгляд на Доминика, доверчиво и безмятежно тянувшего ко мне свой бокал.

15

— Расскажи мне о Чарльзе Гардинге.

Мы с Элен сидели за ленчем.

— А почему ты спрашиваешь о нем?

— Разве ты не знаешь, что он хочет купить «Альфу»?

— Ну и что? Раньше ты мало интересовалась делами издательства.

— Меня интересует этот человек.

Я улыбнулась.

— Но я его почти не знаю.

— Ты знаешь его лучше, чем я. Ну, хоть что-нибудь.

— Его боятся.

— Кто?

— В издательстве. И в Сити.

— Почему?

— Он очень умен. Окончил Оксфорд первым. Считается, что как бизнесмен он безжалостен.

— А на самом деле?

— Да нет, он не такой. Но он преуспевает, попирая все законы теории вероятности.

— Ради Бога, избавь меня от математических терминов!

— Мы с Домиником не союзники.

— Знаешь, Элен, когда я вижу, как ты, вперившись в телевизор, комментируешь доходы той или иной компании, мне вспоминается одна ученица, которая обменивала задания по математике по вожделенные духи и помаду.

— Но только не на твои, дорогая. Тебе никогда не было свойственно подростковое стремление приукрасить себя. Ты была само целомудрие.

— Во всяком случае, я предпочитала сама корпеть над своими заданиями.

— Ты такой и осталась.

— То есть?

— Ты корпишь над заданием «Чарльз Гардинг».

— Я же сказала, он собирается купить нас.

— Хм.

Элен была скрытна так же, как и я. Поэтому-то я и держалась с ней особенно осторожно. У нее были рыжие вьющиеся волосы и серо-зеленые глаза. Когда она брала интервью, самые коварные вопросы звучали вполне невинно. Такова была сила ее взгляда. Она была наделена особыми женскими чарами, оценить которые в наше время способны лишь представительницы слабого пола. И умела использовать то, что ей дано от природы, включая острый ум, чтобы покорять мужчин. Она была неподражаема, ловко оборонялась и сдавала позиции, как мне кажется, не без удовольствия. В наших отношениях всегда присутствовал элемент молчаливого восхищения и соперничества.

— Ты знала его жену?

— Фелисити? Нет. Я видела ее всего несколько раз. Она прекрасно играла роль жены. Она умерла четыре года назад.

— Отчего?

— Она долго болела. По-моему, у нее было слабое сердце. Но умерла она внезапно.

— У него есть дети?

— Да. Сын. Он уже взрослый. Кажется, он живет в Америке. Это был очень благополучный брак. Я никогда не слышала о них ни одной скандальной истории. Чарльз Гардинг не из тех, кто дает пищу кумушкам. Он слишком умен. Возможно, и у него есть свои тайны, но… — она немного помолчала, — внешне, моя дорогая, кажется, что он именно такой, каким его видят и воспринимают. Магнат. Вдовец.

Я достаточно хорошо знала Элен и не могла пройти мимо многозначительной паузы и не понять двусмысленного звучания ее слов.

— Внешне? Что ты хочешь этим сказать?

Она откинулась на спинку стула и посмотрела на меня. В ее глазах промелькнул невысказанный вопрос.

Она вздохнула.

— Могу ли я быть с тобой откровенной? Это строго конфиденциально.

Я кивнула.

Помолчав, она тихо произнесла:

— За год до смерти Фелисити — она уже была больна — у него что-то было с одной женщиной. Она… безумно… любила его. Насколько я понимаю, ритм отношений был довольно напряженный. Вероятно, она была очень сексуальна. Как бы то ни было, он решил положить всему этому конец. И она… покончила с собой. Я знала ее родителей. Эту историю удалось замять. Ее отец — королевский советник. Очень влиятельный человек.