Грех - [43]
Что, закусить совсем нет? Ну, ладно, хрен с ним. Ну, давай. Запить дай. В общем, это... я ж говорю, Борхес вообще крупного ничего не написал. Только рассказы... ик... и стихи... И ничего, нормально. Нормалёк!.. Зато много. Много, говорю, написал. Мелкого, но дохрена. А Кортасар... он, это самое... в Париже, переводчиком. При этом, как его, ООН или Юнеско... или что там, Юнисеф... в Париже, в общем... Ты, это, не тормози, наливай.
Подожди, подожди. Сегодня что у нас? Среда? А вчера, значит, вторник был? Чё, правда, что ли? О-о... Вообще ни хрена не помню. Это что, мы вчера весь день у тебя сидели? К Ленке?! Ни фига себе. Мне вчера надо было на работу. Блин... Чё делать... Не, ну сейчас ехать, в таком виде... Здравствуйте, а можно попросить Эдуарда Константиновича? Эдуард Константинович, добрый день. Вы знаете, Эдуард Константинович, у меня тут такой форс-мажор случился, я вам сейчас расскажу, у них в типографии... в смысле, заявление? Эдуард Константинович, да я... да вы поймите... Эдуард Константинович, да я понимаю, нет, ну я понимаю, конечно, но, может быть... Эдуард Константинович...
Заявление, говорит, пишите. Пишите, говорит, заявление. Вот же, блин... Да... Попал я. Да и хрен с ним! Чего уж теперь. Там осталось что-нибудь? О, хорошо, давай-ка. Вот, хорошо. Хорошо. Отпустило немного. Нормально. Ну и напишу заявление. Где они еще такого специалиста найдут? А я себе работу-то найду. Такие специалисты, как я, без работы не сидят. Мне работу найти — говно вопрос. Меня уже давно Ростовцев к себе зовет. Так что фигня. Прорвемся. Нормально, отдохну как раз, а то Константиныч уже задолбал, если честно, как лошадь пахал на него последнее время. Думаю, надо сходить...
Алё. О, Свет, привет. Ну, наконец-то. Ты вообще где? Я пришел, тебя нет. Ушла? Куда ушла? Как — от меня? Куда? Что за бред? Ты чего вообще? Как это? Ну ты что? Да я... Ну чего ты... Слушай, ну как это так, вообще... Свет... Что? Ну и хрен с тобой! Ну и вали! Дура! Заколебала! Баба с возу! Да! Да, и повторю! Пошла ты!..
Третья стадия
Так. Подожди. Это... значит, трехкомнатную на комнату... и доплата. То есть, мою вот эту... трехкомнатную, на комнату. В коммуналке. То есть, я тебе — трехкомнатную, мою. Вот эту. А ты мне — комнату в коммуналке. И что? А, да, и доплата. Какая доплата? Я тебе еще и доплату? А, ты мне. Так. Ох, слушай, я что-то не соображу. Башка трещит. Щас, подожди. Значит, трехкомнатную, вот эту... У тебя есть? Молодец, молодец, подготовился. Давай. Хы... О... Ох, спасибо. Значит, трешку мою на комнату в коммуналке. А доплата сколько? Десять тысяч? Ну ты чего, ну, какие десять тысяч. Я, вон, в котельной когда работал, у меня зарплата была десять тысяч. Прибавить надо бы. Долларов? Десять тысяч долларов? М-м... Ты, Ленка, иди, иди, сиди там у себя, не лезь не в свое дело. Мы тут вопросы решаем. Десять тыщ... Это сколько в рублях-то будет? Триста тысяч? О... Триста тысяч... Это, что ж... Не, ну нормально, вообще-то. Я, правда, цен-то не знаю сейчас... Слушай, ты, это, сбегай сейчас, тут у нас рядом...
Ленк. А Ленк. Ленка! Ты где там? Чё, дрыхнешь? Пожрать есть чего? Картошка? М-м... А со вчерашнего осталось чего-нить? Давай, давай. Ты мне тут, это... не вякай. Ну, тут на донышке. Слышь, Ленк, давай, сбегай. Три семерочки, там, ну, как обычно. Давай, давай, помираю. Тоже помираешь? Ну вот, тем более. Давай, быстренько.
А-а... Хорошо. Хорошо. Ну, вот. Нормально. Нормально, Ленк? То-то же. Нормально. Прорвемся. Да, Ленк?
Чё это у нас тут... Книги чё-то разбросаны. Ленк, чё-то бардак у нас тут. Вот бардак-то развела! А что, ты у нас хозяйка. Как переехали, так и валяются. Книги, книги. Ну-ка. Ро... Розанов. О, Розанов. Василь Василич. Эх... Ленк, знаешь, кто такой Розанов? Эх ты, глухомань. Это писатель такой. Великий писатель. Розанов Василий Васильевич. И философ. Что писал? Ну, эти... осевшие листья. Попавшие. Пропавшие листья, да. Эх, Ленка, дремучая ты у меня... Дурында. Да ладно, Ленк, это я так.
Ну-ка, чего там по телеку. Футбол... Самолет упал, гляди-ка... Ну вообще. Развалили страну, разворовали. Все падает. Музыка какая-то... концерт, типа. Кто это, с бороденцией такой, как косичка? Глянь, рожа какая. Лысый, ё-мое, и бородень косичкой. До чего дошли. Чё там написано? Чё-то не разберу... Ак... Аквариум. Нифига себе. Аквариум... Это что же...
Долгая память хуже, чем сифилис, особенно в узком кругу...
Чего-чего, ничего. Так, вспомнил.
Осенний сон
Солнечный сентябрьский день. В саду имени Баумана местная районная администрация устроила концерт под открытым небом. Для пожилых людей. Так и называется — День пожилого человека. Небольшая сцена под полукруглой деревянной крышей. Ряды скамеек. Зрителей — человек пятнадцать. Пожилых — примерно половина, остальные — более или менее молодые, в основном, мамы с колясками, гуляли по саду и зашли на концерт. На задней скамейке — пара, он и она. Он — нечесаный, заросший, небритый, в засаленной черной куртке-пуховике, она — с короткими, тоже нечесаными и немытыми волосами, с опухшим землистым лицом, в местами рваном сером шерстяном пальто, на шее — вызывающе-нелепый, яркий оранжево-зеленый шарфик. Возраст их определить довольно трудно, но, кажется, лет им уже немало. У их ног пристроилась дворняга с ошейником, на поводке. У дворняги умная симпатичная морда, она выглядит гораздо лучше своих хозяев. Он, кажется, спит, она неподвижно смотрит на сцену.
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Дмитрий Быков — одна из самых заметных фигур современной литературной жизни. Поэт, публицист, критик и — постоянный возмутитель спокойствия. Роман «Оправдание» — его первое сочинение в прозе, и в нем тоже в полной мере сказалась парадоксальность мышления автора. Писатель предлагает свою, фантастическую версию печальных событий российской истории минувшего столетия: жертвы сталинского террора (выстоявшие на допросах) были не расстреляны, а сосланы в особые лагеря, где выковывалась порода сверхлюдей — несгибаемых, неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду.
«История пропавшего в 2012 году и найденного год спустя самолета „Ан-2“, а также таинственные сигналы с него, оказавшиеся обычными помехами, дали мне толчок к сочинению этого романа, и глупо было бы от этого открещиваться. Некоторые из первых читателей заметили, что в „Сигналах“ прослеживается сходство с моим первым романом „Оправдание“. Очень может быть, поскольку герои обеих книг идут не зная куда, чтобы обрести не пойми что. Такой сюжет предоставляет наилучшие возможности для своеобразной инвентаризации страны, которую, кажется, не зазорно проводить раз в 15 лет».Дмитрий Быков.
Очерки и репортажи с места событий, собранные в этой книге Германа Устинова, посвящены сегодняшним событиям в Афганистане и вокруг него. Книга построена на личных впечатлениях автора, работавшего в 1982–1986 годах в ДРА собственным корреспондентом «Известий». Она рассказывает о борьбе, планах и свершениях афганского народа, о революционном строительстве, ведущемся в трудных условиях необъявленной войны, о друзьях и недругах республики. Книга рассчитана на массового читателя.
Известный киевский беллетрист и журналист Г. Н. Брейтман недаром слыл знатоком криминального сословия. Его книга «Преступный мир», изданная в самом начале XX века — настоящая небольшая энциклопедия уголовной жизни, методов «работы» преступников и воровского жаргона.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Украинский национализм имеет достаточно продолжительную историю, начавшуюся задолго до распада СССР и, тем более, задолго до Евромайдана. Однако именно после националистического переворота в Киеве, когда крайне правые украинские националисты пришли к власти и развязали войну против собственного народа, фашистская сущность этих сил проявилась во всей полноте. Нашим современникам, уже подзабывшим историю украинских пособников гитлеровской Германии, сжигавших Хатынь и заваливших трупами женщин и детей многочисленные «бабьи яры», напомнили о ней добровольческие батальоны украинских фашистов.
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.