Гребцы галеры - [13]

— Глянь-ка, каких слов твой водитель набрался! «Мулька»! И все равно далековато.

— С кем поведешься… — бормочет пилот.

Рат как в воду глядела. Видок у наркоши был непривычный. Нет, я не прав. Привычный до жути, но не для этих мест. Ни тебе покрасневшей хари, ни слезящихся глаз и отнимающихся ног-рук.

Тело пациента заполняло собой шаткое дощатое строение уличного сортира, где он ширялся непосредственно со спущенными штанами.

Одутловатое лицо, фиолетово-синие губы, глаза, закаченные под веки, белеют шарами яблок. Дыхание почти отсутствует — единичные всхлипы разделяют такие промежутки времени, что каждый кажется последним. Зрачки — точечные, «маковые». Из бессильной руки свисает, уцепившись поршнем за пальцы, пустой шприц.

Сколько таких клиентов с передозировкой опиатов я видел там, откуда меня занесло в этот мир, — не счесть. Вот именно — там! Вот именно — опиатов. Того же героина, скажем…

Еще один судорожно-поверхностный вздох — и дыхание прекратилось окончательно. Мечется вокруг, не замечая, что топчет грядки с овощами, бабка.

— Он не умрет? Скажите, милые, он не умрет?

— Он уже умер.

— Ой, что делать?!

— Что делать, что делать! Молиться за его душу!

Старуха испуганно отпрянула в сторону, за кусты, громко причитая. Опрометью лечу в машину за ящиком, бегом волоку его назад, сбрасываю крышку, поспешно набираю в шприц одну ампулу за другой. Люси быстро-быстро орудует пилкой, подавая мне открытые стекляшки.

Причитания за кустами приобрели более осмысленный характер, став чем-то вроде размеренного ритмичного воя. Краем уха улавливаю: и впрямь ведь молится! А что ей еще остается?

Раздираю рукав наркоши до плеча. Мышка закручивает резиновый жгут, затягивая его на бицепсе пациента как можно сильнее. Вглядываюсь в переплетение шрамов разной давности — «дорожки» инъекционных следов, отмечающие ход вен на руке. Наиболее старые, давно уже побелевшие — на больших магистралях. Спалив их наркотиком и истерзав инъекциями, клиент постепенно перебирался на все более и более тонкие, последовательно портя и их. Ага, вот сюда я попаду! Меж безымянным и мизинцем правой тоненькая прожилочка, чуть не тоньше иглы.

Осторожненько, так, так… Капля крови упала из канюли мне на сапог.

— Люсь, отпускай жгут.

Бережно подсоединяю шприц. Ну, потихонечку…

Исцеление наркомана всегда выглядит эффектно. Смесь лошадиных доз препаратов, стимулирующих дыхание и сердечную деятельность, оказывает поистине волшебное действие. Только что валялся кадр, употребивший чрезмерную порцию некачественной (или, наоборот, излишне качественной — это как смотреть) дури, на полу весь синий, холодный, мало чем от трупа отличающийся — и вот уже стоит на нетвердых ногах, нецензурно обругивая бригаду, спасшую его от верной смерти, за то, что обломала кайф, а благодарные родственники собирают деньги докторам.

Это — если мало от трупа отличается. А когда уже труп? Выдергиваю иглу из вены. Выхватываю из ящика воздуховод. Придется качать и дышать. И вернее всего — без эффекта. Раздражающий речитатив молитвы становится все громче и громче.

Одному мне его из сортира не выволочь.

— Патрик! Дуй сюда бегом!

Пилот послушно вываливается из кабины и скачет к нам. Примериваюсь, как бы половчей ухватиться. Вдруг — глубокий, охающий, с причавкиваньем вздох. И еще. И еще. Наркоша тяжело заглатывает открытым ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, синюшная его морда помалу приобретает близкий к естественному цвет.

— Никак, ожил?

— А у тебя есть сомнения?

— Главное, чтобы у него их не было.

Из-за кустов появилась бабка, всплеснула радостно-недоверчиво руками.

— Знать, бабуль, доходчивы до Бога твои молитвы…

Глазенки клиента приобрели почти осмысленное выражение. Мычит:

— Эт-т… чт-то… т-как…

Люси, не давая ему опомниться, наскакивает:

— На чем сидишь?

— М-морфий…

— Где берешь?

— Т-там… в лесу… целый контейнер… Но там больше нет! А где спрятал, не скажу.

— У нас все и всё говорят. Ты с кем толкуешь, знаешь? Кто мы есть?

— Врачи… — тянет клиент не вполне уверенно.

— Какие?

— Ну, эти… Из дурки, в общем.

— Верно мыслишь. Тебе туда охота?

Мотает нечесаной грязной головой.

— Раз неохота, даешь мне четкий и ясный ответ на три вопроса: точное место, где нашел контейнер, куда спрятал дурь и кого еще на иглу посадил.

Губы клиента поджимаются. Отворачивается. Патрик присаживается на корточки рядом с доктором, шепчет ей на ухо:

— Может, дать ему по репе?

— Погоди. — Рат повернулась к старухе: — Бабуль, у тебя плита топлена?

— Вот только перед вами зажгла, родные. Как раз воду ставить хотела, тут слышу — внук хрипит. Глянула да бегом звонить к старосте побегла. А что с ним было-то?

— Было? С архангелами решил покалякать. Не твои молитвы, остыл бы уже. Вот, чтоб он обратно на тот свет не собрался, тебе работа.

Вид старушки выражал готовность сделать что угодно для спасения никому, кроме нее, не нужной жизни беспутного внучка. Я не понимал, что собирается творить моя маленькая начальница, но, полагая, что ей виднее, помалкивал.

— Значит, так. Кладешь вот это в холодную воду, — мышка выловила из нагрудного кармана что-то совсем крошечное и вложила в ладонь бабульке, — ставишь на огонь и смотришь внимательно, когда таять начнет. Как растает наполовину — не больше, ни в коем случае не больше, — тащи сюда.