Гражданственность и гражданское общество - [60]

Обыденная и зачастую художественная трактовка событий данного периода, а особенно взаимоотношений власти в лице царя и общества, свидетельствует о крайней степени антиисторизма в понимании социального порядка и правил общежития той эпохи. Так, настойчиво распространяется интерпретация русской истории как череды постоянной смены власти и установления очередного этапа безвластия, хаоса и беспорядка, ведущего к тирании и развалу страны. При этом забывается, что в реальной жизни власть — это фокус устремлений множества людей. Поэтому, чтобы говорить о власти Ивана Грозного, необходимо понять, фокусом интересов каких социальных групп он являлся, какую историческую задачу выполнял. А понять это можно, только рассматривая фигуру царя на фоне широкого историкокультурного полотна. И только в таком контексте уместен внимательный взгляд на личность самого Ивана, поскольку именно так он может быть хоть в какой-то степени понятен.

К сожалению, отечественные обществоведы (а за ними и политики, и люди искусства, в частности из области кинематографа) ограничены рамками устойчивой традиции, объявляющей Грозного иррациональным злодеем, психопатом по душевным свойствам, не более. Можно было бы назвать эту традицию западнической, но ее в полной мере поддерживала и русская историческая наука XIX в. Узловым моментом ее является иррациональность злодейства всех русских властителей, в том числе и Грозного царя. И хотя у нас сейчас серьезные историки часто и справедливо пишут, что террор Грозного ни в какое сравнение не шел с террором его западных коронованных современников ни по численности жертв, ни по жестокости, почему-то именно Грозный выставлен чудищем всех времен и народов, а вовсе не Карл IX или Генрих VIII. При этом такое поведение объясняется именно бессмысленностью царского поведения. Де и Карл, и Генрих, и испанский король, все они, конечно, подданных душили, душили… но ради прогресса, а Грозный был попросту психопатом и душил без всякой разумной цели.

Откуда эта традиция идет и чем она поддерживается? Во-первых, по мнению западных ученых (и всей западной традиции, в рамках которой в основном и трудилась русская дореволюционная историческая школа), только западные народы есть народы исторические, или иначе можно сказать, только западные народы «двигают прогресс». Как следствие, жертвы во имя прогресса могут быть оправданы, а жертвы исторического пути иных народов — нет, потому как у этих народов нет никакого осмысленного пути.

Кроме того, под прогрессом понимается именно определенный, западный путь (пускай в различных формах, присущих западным народам). Но если, как известно, сам Запад интересуется только собой, то отечественные историки, действующие в русле той же традиции, пытаются изыскать в событиях русской истории западные траектории, объявляя эти события прогрессивными там, где это им удается (или кажется, что удалось). А там где не удается, — называют просто бессмысленными проявлениями рабской русской ментальности, террором, беспорядком, регрессом, хаосом или чем-то в этом роде. Оно и понятно, что если царь без всякого смысла психически блажит, кровушку льет, потому как у него пятка зачесалась, а подданные ему безропотно подчиняются, значит, без сомнения, тут мы наблюдаем проявление рабской натуры народа и отсутствие социального порядка. И как следствие, желание порассуждать о рабской натуре русского народа блокирует любые попытки глубокого рассмотрения исторических мотивов деятельности власти в лице царя во взаимоотношениях с народом.

Попробуем разобраться в истоках так называемого беспорядка русской истории того периода. «Длинный» XVI век был переломным как для Запада, так и для России, но «параметры» этого перелома, его суть на западе и на востоке Европы были отличными. На Западе ковался новый человек, со всей его порочной силою, а на Востоке Московское княжество превращалось в Царство, в русскую империю. Кстати, нужно вспомнить о царстве и о Москве как Третьем Риме. Известно, что Иван Грозный венчался на царство, однако царский титул признавался и за его дедом, Иваном III. В чем же отличие? А отличие серьезное, даже принципиальное.

Так, если Иван III называл себя царем в дипломатических отношениях с мелкими державами, вроде Ливонии, то Иоанна IV признавал царем, православным императором сам Патриарх Константинопольский и вся (не только русская) православная церковь. «Царское имя его поминается в Церкви Соборной по всем воскресным дням, как имена прежде бывших Византийских Царей; это повелено делать во всех епархиях, где только есть митрополиты и архиереи», — читаем мы в послании из Царьграда 1558 г. «Яви нам, — писал патриарх Иоаким Александрийский, — в нынешние времена нового кормителя и промыслителя о нас, доброго поборника, избранного и Богом наставляемого Ктитора святой обители сей, каков был некогда боговенчан-ный и равноапостольный Константин. Память твоя пребудет у нас непрестанно не только на церковном правиле, но и на трапезах с древними, бывшими прежде Царями» [104]. И это учитывая, что «.Святой царь занимает высокое положение в Церкви, но не то, что другие поместные князья и государи. Цари вначале упрочили и утвердили благочестие во Вселенной; цари собирали Вселенские Соборы, они же подтвердили своими законами соблюдение того, что говорят Божественные и священные каноны о правых догматах и благоустройстве христианской жизни, и много подвизались против ересей. На всяком месте, где только имеются христиане, имя царя поминается всеми патриархами и епископами, и этого преимущества не имеет никто из прочих князей и властителей. Невозможно христианам иметь Церковь и не иметь царя. Ибо царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении. и невозможно отделить их друг от друга. один только царь во Вселенной, и если некоторые другие из христиан присвоили себе имя царя, то все эти примеры суть нечто противоестественное и противозаконное» (послание патриарха Антония Великому Князю Василию Дмитриевичу) [189, с. 272].