Оставалась Маша. Катя пыталась её приободрить, говорила, что скоро всё закончится — эта революция, эта война — и они вернуться домой. Сначала, конечно, заедут в Варшаву и несколько дней погостят у тёти Стефании. Правда, Польша занята немцами, но с ними сейчас перемирие, так что бояться нечего. А потом они отправятся в Петербург. Как хорошо будет встретиться с одноклассницами из Смольного, узнать, кто и как провёл эти страшные месяцы безвластия, и поделиться друг с другом новостями. Маша кивала, улыбалась и вытирала слёзы, и становилось понятно, что слова ей не важны и только время сможет что-то исправить.
Ближе к вечеру разнёсся слух: на праздничный ужин прибудет генерал Марков. Слух принёс врач-ординатор, вернувшийся с Пушкинской. Его кинулись расспрашивать, и он подтвердил, что генерал Марков действительно рассчитывает прибыть в лазарет в начале девятого вечера, и это не слух, а решительная правда. Доктор Черешков, исполняющий обязанности начальника лазарета, распорядился выдать всему медицинскому персоналу новые халаты, а санитаров заставил побриться и начистить сапоги.
В восемь часов все собрались в фойе. За столы не садились. Молодые сёстры милосердия немного смущённые, как на первом балу, перевязали апостольники на манер косынок и густо краснели под пристальными мужскими взглядами. Небольшой оркестр, нанятый по случаю на площади у вокзала, теребил воздух лёгкими миниатюрами Глинки и Даргомыжского. Атмосфера создавалась торжественная и немного натянутая.
Встречать генерала делегировали Липатникова. Алексей Гаврилович шутливо побожился, что один не вернётся, надел шинель и вышел на улицу. Ждали недолго. Через четверть часа с улицы донёсся шум автомобильного двигателя, в окнах блеснул жёлтый свет фар и по фойе прокатился короткий выдох: приехал! Дверь резко распахнулась, и вошёл генерал Марков. Он снял папаху, перекрестился на икону над гардеробной и, не раздеваясь, проследовал к столам.
Катя впервые видела Маркова. Она много читала о нём в газетах: герой русско-японской войны, блестящий преподаватель, учёный, начальник штаба знаменитой Железной дивизии, друг Деникина — всё это создавало вокруг него своеобразный ореол, при жизни превращая этого человека в легенду. В девичьем воображении он становился былинным богатырём, непобедимым борцом, как Иван Поддубный — скала, силач. Но в реальности Марков оказался невысоким, стремительным, в непритязательной коричневой куртке. Не борец, а, скорее, управляющий при торговой лавке. Это настолько сильно контрастировало с надуманным образом, что в первое мгновение Катя растерялась. Она разочарованно поджала губы и посмотрела на Софию. Та, по всей видимости, испытывала противоположные чувства: глаза блестят, щёки красные. Вся она как бы тянулась вперёд, и отдай сейчас Марков приказ идти на пули, она бы не просто пошла — побежала, и ещё прихватила бы с собой пару полков. Но, слава Богу, раздавать приказы Марков не собирался. Он встал во главе стола, ему поднесли на подносе рюмку с водкой.
Следом за Марковым в фойе вошёл Толкачёв, и Катя вздрогнула — вот кого она не ожидала увидеть. Алексей Гаврилович сказал мимоходом, когда они выходили со склада, что встречал Владимира на Барочной, но никаких подробностей при этом не сообщил, и Катя думала расспросить его на утро подробнее. И вот он здесь сам. На нём была всё та же морская шинель и фуражка с мятой тульей, что и при их встрече в Кизитеринке. Странно, как странно видеть его рядом с генералом.
— Я к вам ненадолго, — Марков поднял поданную рюмку. — Пригублю и, увы, обещался быть в других местах. Но не расстраивайтесь, вместо себя я оставлю сего славного офицера, — он указал на Толкачёва. — Только, чур, условие! Вернуть мне его завтра к утру трезвым и не уставшим. Дела, знаете ли. А уж после окончания войны, обещаю, мы с вами так отметим, что чертям в аду станет тошно, — по залу прокатился лёгкий смешок. — А пока предлагаю сделать по глотку за удачу. Начинается новый год — год больших надежд и свершений, и дай Бог всем нам так же встретиться по его окончании!
Марков пригубил водку, поставил рюмку на поднос и, попрощавшись, вышел. Его проводили короткими аплодисментами и разочарованными взглядами. На такое быстрое расставание не рассчитывал никто. Катя разочаровалась ещё больше. Столько готовились и вот… Толкачёв остался стоять на месте, и было заметно, что сам он растерян не менее остальных. Видимо, подобный экспромт в первоначальных планах генерала не присутствовал. Но возле уже хлопотал Липатников, смягчая ситуацию.
— Снимайте шинель, Володя, снимайте. Это очень хорошо, что вы остаётесь. Поверьте, не пожалеете.
— Алексей Гаврилович? Вы?
— Да, да. А кого вы думали увидеть? И Мария Александровна, кстати, тоже здесь, и Екатерина Александровна. Почти в полном составе всё наше купе. Да снимайте же шинель!
— Катя с вами?
Его взгляд суетливо побежал по залу, и почти сразу глаза их соприкоснулись. Катя мгновенно отвернулась и начала что-то говорить Софии о перевязочных материалах, о нехватке лекарств, о незаполненных реестрах. София терпеливо слушала её целую минуту, а потом спросила удивлённо:
